Джон Уитборн - Рим, папы и призраки

— Притчи, 31, 6–7: «Дайте сикеру [53] хмельной напиток погибающему, вино огорченному душой. Пусть выпьет и забудет бедность свою и не вспомнит больше о своем страдании».

— Екклезиаст, 10: «И вино веселит жизнь», — отозвался равви, внимательно разглядывая бутылку с вином, но не указывая на нее.

— Нет нужды воздерживаться от этого счастья, — добавил Солово. — Это вино — кашрут, мои слуги доставили его из гетто прямо сегодня.

Когда они приступили к еде и выпили в меру, равви Мегиллах поведал адмиралу о своих последних деяниях, своей семье и жизни в гетто, подобной лезвию бритвы. Солово внимательно слушал и отвечал непринужденно.

— А ваша жена, адмирал, как она?

— Совсем неплохо, насколько я представляю. Общий знакомый недавно принес мне вести о ней. Впрочем, можно использовать и пример из Сангедрина, [54] иудаистский религиозный трактат стих 7-й гласит: «Пока была крепка любовь, мы могли возлежать на лезвии меча; но теперь, когда любовь ослабела, постель в шестьдесят элей [55] локтей (ист.); национальная единица длины в ряде стран: в Англии 1 эль равен 45 дюймам узка для нас».

За этим отклонением от общей темы беседы последовала короткая пауза. Наконец равви кашлянул, чтобы переменить настроение, и сказал:

— Ну что ж, мой старый друг, я в долгу перед вами за гостеприимство. Могу ли я что-то сделать для вас?

Растянув губы улыбкой подобающей ширины, Солово назвал свою цену.

— Поскольку вы заговорили об этом, не могу ли я напомнить Йебамот, [56] иудаистский религиозный трактат 122?

— «Не запирай на засов дверь перед пришедшим занять денег», процитировал Мегиллах. — Конечно, с моей стороны отказывать вам и неправильно и невежливо… однако вспомните Баба Мециа, [57] иудаистский религиозный трактат 75, адмирал: «Тот жалуется, не находя сочувствия, кто дает деньги в долг без свидетелей». Нельзя настолько увеличивать свой кредит христианину… знаете, это выделит вас среди прочих.

Адмирал Солово самым серьезным образом согласился с такой перспективой.

— И наконец, адмирал, вот что я хочу вам сказать. Вы переоцениваете мои возможности. Наше положение становится неопределенным. Завтра и меня, и весь мой народ могут изгнать за море…

— Или же Мессия призовет всех вас домой, — предположил Солово.

— Действительно. Подобное возможно, хотя деньги в этот счастливый день не будут иметь никакого значения.

— Может быть, — проговорил Солово. — Кстати, равви, мне указано устроить сделку между каким-то художником и его святейшеством. Деньги сделают все: я нахожу, что нередко истинный духовный голод, терзающий творца, порожден стремлением к золоту и той безопасности, которую оно обеспечивает. Так я планирую поступить и с этим типом. Лучше я выплачу вам проценты, дорогой равви, чем буду слушать новые утомительные разговоры об искусстве.

— Как угодно, адмирал, — ответил Мегиллах, охотно обращаясь к старой и знакомой теме.

— Кроме того, — продолжал Солово, — мне кажется, что в данных обстоятельствах вы можете ограничиться не слишком высоким интересом…

Равви Мегиллах выразил удивление подобным предположением. Адмирал приступил к объяснениям, и в конце концов равви с удовольствием предоставил ему неограниченный кредит.

Микеланджело, скульптор, оставивший нас без всякой причины, по простому капризу, опасается, как нам сообщили, возвращаться, хотя мы со своей стороны не гневаемся на него, зная изменчивый нрав людей, наделенных подобным гением. Поэтому, дабы он не мог причинить себе беспокойство, мы полагаемся на вашу верность: убедите его нашим именем, что, вернувшись, он останется цел и невредим, сохранив нашу апостольскую милость в предоставленной ему прежде мере.

Последняя из трех записок, посланных папой Юлием II Флорентийской Синьории в 1506 году

— И когда, — сказал капитан швейцарцев, Нума Дроз, пока они ехали вперед, — турки захватили Отранто в августе 1480 года, они замучили и убили половину из двадцати двух тысяч душ, обитавших с стенах города, и поработили всех остальных. Действительно были интересные груды тел: не из тех, что обычно видишь на поле боя. А потом, чтобы неверные истинно ужаснулись, публично распилили архиепископа и губернатора.

— И каково было воздействие, мастер швейцарец? — спросил Солово, изображая интерес.

— Меня так проняло! Я отрекся прямо на месте, принял их вероисповедание перед главным тюрбаном и был взят в войско.

— В самом деле? — сухо заметил Солово. — Тем не менее вы кажетесь персоной чересчур молодой, чтобы лично присутствовать при столь давнем событии.

— Тогда я впервые оставил кантон Ури, господин адмирал. Я был едва ли не подростком. Закончил я командиром артиллерии и начальником янычар в приграничной македонской крепости. Неплохое было время. Мусульманская вера тоже… интересная… но все-таки не настоящая, — добавил швейцарец отчасти искренне, отчасти оттого, что вспомнил, на кого теперь работает. Поэтому я дезертировал и полностью вернулся к Христу в Равенне…

— И во сколько это вам обошлось? — поинтересовался адмирал просто для справки, учитывая собственный опыт.

Нума Дроз казался потрясенным.

— Моей ценой, адмирал, были долгие часы, проведенные на коленях… и трудное покаяние. Деньги невесомы, это просто металл там, где речь идет о душе. Вопреки тому, что вы можете подумать, я истинный сын Церкви, хотя мне и случалось заблуждаться.

Солово постарался оставить свои сомнения при себе — следовало быть осторожным. Все обитавшие за пределами родных краев швейцарцы были опытными убийцами, по этой причине и экспортировались. Они вдвоем направлялись по флорентийской дороге, и Нума Дроз мог в любой момент поддаться присущей его народу кровожадности. Солово незаметно прикоснулся к стилету, упрятанному в седле.

— Потом я поступил к Фердинанду I Неаполитанскому, — продолжал Дроз, легкая неловкость явно была уже забыта. — Вот интересный был человек. Держал целую галерею из чучел своих мертвых врагов, все в парадной одежде, и время от времени прогуливался среди них, раздумывая о краткости и превратностях жизни. Один раз, когда я был у него в особом фаворе, мне позволили посмотреть.

— Я тоже был там, — сказал адмирал. — Герцог де Прац-Ридольфи из Романьи выглядел даже лучше, чем в жизни. — Я сделал соответствующий комплимент Фердинанду, и он по-настоящему улыбнулся.

— Ридольфи? — переспросил Дроз. — Это такой тощий, нос крючком, в желтом камзоле?

— Да-да, с украшенным самоцветами кинжалом в левой руке, — подтвердил Солово.

— О… сколько же у нас общего, адмирал.

— И еще мы служим его апостольскому святейшеству, — добавил Солово, с чувством униженного достоинства признавая даже две общие точки между собой и этим варваром.