Ольга Денисова - Черный цветок

Они что-то искали, и искали настолько упорно, что всех, кто сидел за столами, раздевали донага и перетряхивали одежду. Сверху вытащили голую девку с ее престарелым кавалером, и подняли на ноги вусмерть пьяных приезжих бандитской наружности. Когда обыск ничего не дал, они перевернули вверх дном весь кабак, перебив массу посуды.

— Кто еще был тут сегодня вечером, и успел уйти? — спросил старший из стражников у хозяина. Тот и так трясся, как мокрая мышь, а тут и вовсе начал заикаться.

— Ва-ва-возняк был… Еще двое дь-дь-деревенских, я их не знаю… Но они давно ушли, днем. Жмуренок куда-то делся, весь вечер тут торчал, и пиво не допил — вон его кружка стоит. А больше… в-в-вроде, все еще тут…

И тут до Есени дошло: они ищут медальон! Не так сложно было сложить два и два. Незнакомец скидывает ворованную вещицу первому встречному, через пять минут его вяжут, медальона не находят — куда он мог его деть? Только спрятать или отдать кому. Есеня поспешил оторваться от окна и пробрался к дырке в заборе. И вовремя — стражники, ругаясь, выпроводили всех присутствующих за ворота и принялись за поиски во дворе. Смотреть на их бесполезное занятие Есене стало скучно, и он быстренько догнал ребят, направляющихся к дому.

— Ты где был? — спросил Звяга.

— Стражников видал? — Сухан был полон впечатлений и намеревался ими поделиться.

— Видал, как они у вас в заднице чего-то выискивали, — хохотнул Есеня.

— Сволочь. Сам, небось, на дворе прятался?

— Ага, — Есеня расплылся в довольной улыбке, — чего-то мне приключений хочется. А то просидели, как придурки, весь вечер.

— Какие приключения, ночь уже. Домой пора, спать хочется, — Звяга посмотрел по сторонам.

— Ну и иди спать, тебя никто не держит. А мы с Суханом к белошвейкам пойдем. Я тут узнал кое-что.

— Что? — хором спросили оба товарища.

— У них с чердака можно в спальню спуститься, ночью чердак не запирают. Они там белье сушат, поэтому открыто и окно, и дверь.

— Ага, — скептически посмотрел на него Звяга, — а как ты на чердак-то влезешь?

— Я-то влезу, не боись!

В швейной мастерской работали молодые девицы — не только городские, от которых проку было маловато, а в основном деревенские. Иногда одна белошвейка кормила пяток своих братьев и сестер, принося в дом больше, чем отец семейства. В деревне жили бедно, гораздо хуже, чем в городе. Поэтому и замуж они не торопились. Правила в мастерской действовали строгие — после заката выходить на улицу девушкам запрещали, чтоб не гуляли по ночам, а потом не спали за работой. Впрочем, белошвейки свободой нравов не многим отличались от продажных девок, только денег за любовь не требовали. Охраняла их старая ведьма по имени Жура. Говорят, в молодости звали ее Журава, но, глядя на нее, трудно было в это поверить. Это она придумала запирать мастерскую снаружи, а на окна вешала тонкую нить, чтобы утром проверять — открывали их девушки или нет.

На самом деле, влезть в мастерскую через чердачное окно и вправду было непросто и рискованно. Но Есеня давно хотел испробовать одну маленькую хитрость — воспользоваться колодезным журавлем. Что ж, идея его прошла на «ура» — Звягу подняли наверх вдвоем, он закрепил веревку на потолочной балке, а по ней благополучно поднялись вверх и Есеня с Суханом.

— Ну, Балуй! Ну ты голова! — сказал Сухан, последним влезая в узкое окошко.

Есеня подмигнул ему и с победным кличем кинулся по лестнице вниз:

— Девки! Просыпайтесь! Балуй пришел!

Несмотря на то, что некоторые из них были старше мальчишек лет на десять, а то и больше, их все равно принимали за серьезных кавалеров. В ответ ему раздались радостные визги, дверь в спальню распахнулась, и он ввалился в объятья теплых и румяных со сна белошвеек.

В первый раз его привел сюда знакомец, давно искушенный в таких похождениях. Есене тогда едва исполнилось пятнадцать лет. Он еще не знал, зачем мужчины ходят к женщинам, чувствовал себя не в своей тарелке, отчего бычился и хамил. Пухленькая Сияна, старшая среди белошвеек, увлекла его за ширму — имела она такую привилегию — и там Есеня впервые познал любовь.

Теперь же он приходил сюда как завсегдатай, которому неизменно радовались. Надо сказать, Есеня готов был любить каждую из них и всех сразу — юношеская кровь кипела, и страсть плескалась через край. Но, как всегда, перед ним встал вопрос — кого выбрать из двадцати белошвеек?

— Девушки, я вас люблю… — томно выговорил он и состроил самую обаятельную физиономию, на которую был способен. Впрочем, в темноте ее никто не оценил.

Сухан и Звяга, не менее любимые белошвейками, тоже оказались в спальне, кто-то зажег лампы, девушки занавесили окна поплотней и усадили дорогих гостей на кровати.

— Кушать будете, мальчики? — спросила молоденькая Ивица.

— Да! — хором выкрикнули герои-любовники. Пиво пивом, а Есеня так даже не обедал.

Их кормили рыбным пирогом, который они уминали за обе щеки, млея в объятьях соскучившихся по ласке красавиц.

— Балуй, а что это у тебя кровь на рубашке? — спросила Голуба, осторожно проведя рукой по его лопаткам.

— Да так, — равнодушно ответил Есеня, — со стражниками на базаре поцапался.

— Ой-ой-ой! — засмеялась она, — небось, батька выдрал!

— Да честно говорю. Во, смотри, все костяшки ободраны — он продемонстрировал ей разбитые руки, — он, гад, к деду какому-то прикопался, что тот не на месте встал. А у деда стекло расставлено — красота неописуемая. Стражник хотел лавочку его смести, а тут — я. Ну, подрались, вломил я ему за его наглость, но он, сволочь, своих позвал. Пока их трое было, я еще отбивался, ну а против восьми человек не устоял…

Есеня скромно опустил наглые глаза. Белошвейки, пряча улыбки, кивали, Звяга зажимал рот, чтобы не расхохотаться, а Сухан непонимающе хлопал ресницами, и даже открыл рот, чтобы что-то спросить, но Звяга ткнул его локтем в бок.

— Геройский ты парень, Балуй, — сказала, поднимаясь, Прелеста — ей было лет тридцать, — пострадал, значит, за правое дело?

— Ага, — не моргнув глазом ответил Есеня.

— Снимай рубаху, промою, а то все простыни нам перепачкаешь. Чего, и мамка не пожалела?

— Да некогда было домой заходить, — он стащил рубаху через голову.

— Ой, а что это у тебя? — Голуба ткнула пальцем в медальон, который Есеня повесил себе на шею.

— Это мне девушка одна подарила. На память.

— Богатые у тебя девушки. Работа-то тонкая, — она взяла медальон в руки и нагнулась, разглядывая его в полутьме. Есеня не удержался, и схватил ее за крепкую грудь, которая так отлично просматривалась в широком вырезе рубашки. Голуба выпустила медальон, взвизгнула и расхохоталась.

— Спиной повернись! — велела Прелеста, — успеешь еще наиграться!