Ян Ирвин - Тень в зеркале

— Не могу, — прошептала она.

На лице Иггура отразилась внутренняя борьба. Магрета осознала, что сейчас решается ее судьба, и ей стало по-настоящему страшно.

— Далеко на севере мои люди перехватили почтовую птицу с посланием. Мендарк узнал о похищении Зеркала и стремится любой ценой завладеть им. Нельзя допустить, чтобы оно попало к нему в руки, — произнес Иггур с искаженным лицом и поднялся на ноги. — Я должен вернуть себе Зеркало, даже если ради этого мне придется отдать тебя вельмам. Я не хочу этого делать, но у меня нет другого выхода. До утра у тебя еще есть время мне все рассказать.

Иггур покинул ее, и в тот день Магрета его больше не видела. Она просидела у себя в клетке остаток дня, с ужасом думая о предстоящей ночи и о том, что произойдет с ней на рассвете. Но за ней пришли уже вечером, когда она еще не была готова к этому. Двое вельмов вытащили ее из кровати и, грубо толкая, увели с собой.

Ночью на Лиана снова напал приступ кашля, и больше заснуть он не смог, ощущая во всем теле слабость и озноб. Заметив в тусклом свете костра, что Карана смотрит на него, он произнес:

— Я знаю сказание об аркимах.

— Ты уже говорил, — тяжело вздохнула девушка. — Извини, но я слишком устала.

Лиан обиделся:

— А я-то думал…

Оба долго молчали. Карана вытянулась в спальном мешке, разложенном прямо на земле, и закрыла глаза, стараясь обдумать положение, в котором они оказались, но перед ее мысленным взором стояла только скорченная фигура Лиана, привалившегося к стене хижины.

— Ну что ты там думал?

— Я думал, тебе будет интересно послушать. Чем мне еще отплатить тебе за заботу?

Карана почувствовала угрызения совести.

— Ну давай, рассказывай!

— Это будет «Сказание о Тар Гаарне». Впрочем, раз ты жила у аркимов, может, оно тебе уже известно.

— Я знаю об этом знаменитом предательстве, но никогда не слышала, такого сказания. В Шазмаке о нем стараются не говорить.

— Это довольно длинное сказание. По крайней мере, в Чантхеде оно передается с кучей подробностей…

— Слушай, Лиан. Может, тогда не надо сегодня?.. Я так устала…

Произнеся это, Карана задумалась об иронии своего положения. Всю жизнь ей больше всего на свете хотелось слушать чантхедских сказителей, и вот теперь, когда в ее личном распоряжении оказался лучший из них, она умоляла его не раскрывать рта.

— Ладно, валяй! С кучей подробностей! — сказала Карана и подумала: «Может, я узнаю что-нибудь полезное. В конце концов, мне известно об аркимах только то, что они сами о себе рассказывают. Интересно будет послушать, какими их видят со стороны».

Лиан слабо улыбнулся.

— Сегодня я обещаю быть предельно кратким, — прошептал он, закашлялся и вытер рот тряпкой. Его прекрасный голос совсем охрип. — Когда между тремя мирами встала Непреодолимая Преграда, аркимы поняли, что им не вернуться на Аркан, и задумались о том, как выжить на Сантенаре. Они были великим народом и, поставив себе цель, упорно стремились к ней. Поэтому скоро все стали с ними считаться. И вот они задумали основать лучший город на Сантенаре, который превзошел бы даже города каронов, и сделать его символом силы и славы аркимов.

Для возведения города они избрали Питлиса, потому что ему не было равных среди архитекторов и строителей. Питлис создал город необычайной красоты. Купола, башни и высокие арки этого города, выросшего из воздуха, воды, металла и камня, словно парили над землей. Нельзя было удержать восторг, впервые увидев его, и не заплакать, покидая его. Город Питлиса был застывшей музыкой, настоящей архитектурной поэмой, уединенным убежищем всех аркимов. Таким был Тар Гаарн, и таким он оставался до появления Рулька. — Лиан замолчал и зашелся в сильном приступе кашля — он не ткнулся лицом в землю только потому, что вовремя оперся на руки.

Карана открыла глаза и посмотрела на сиявшие сквозь ночную дымку далекие звезды. Она почувствовала, что замерзает. Ночной холод пробрался под одеяла, под плащ и под куртку. От него немела кожа и болели кости.

Когда Лиан снова заговорил, голос его напоминал хрип висельника.

— Но Тар Гаарн возвели не только как гимн красоте. Аркимы прекрасно понимали, что война с предводителем каронов Рульком неизбежна. Тар Гаарн стал самой неприступной крепостью аркимов, местом, где все они могли бы надежно укрыться, если бы пали остальные их города. Он был их гордостью и последней надеждой. Вскоре наступили времена Катаклизма — период войн между каронами и аркимами. На протяжении нескольких столетий был опустошен весь Сантенар. Все усилия аркимов казались напрасными, ведь Рульк, величайший из каронов, обладал невероятной силой. И все же Тар Гаарн был неприступен. Он был построен настолько умело, что бесчисленные штурмы не оставили ни малейшего следа на его ослепительной красоте. Он был так огромен, что продовольствия в его амбарах хватило бы на самую длительную осаду.

Но наконец и сам Рульк устал от бесконечных войн — тайно встретился с Питлисом и попросил у него мира. «Давай закончим эту бессмысленную бойню, — сказал он. — А я найду ответ на терзающий нас много веков вопрос о том, как преодолеть Преграду. Ведь он волнует и аркимов, мне же необходимо вернуться к своему народу».

Питлис был стар, опытен и осторожен. Он очень хорошо знал предательский нрав Рулька и не собирался рисковать Тар Гаарном и аркимами. Но и ему очень хотелось возвратиться на родной Аркан. «Если мы попадем домой, Аркан снова будет нашим, — подумал он. — Стоит нам вернуться, и мы, окрепнув на Сантенаре, сможем отвоевать Аркан у Постылой Сотни (так называли ту сотню каронов, которой когда-то хватило, чтобы обратить аркимов в рабство) и низвергнем поработителей в бездну, откуда они к нам явились! Хорошо, я заключу перемирие с Рульком, но только до тех пор, пока не придет подходящий момент, чтобы расправиться с ним».

Питлис принял предложение Рулька, но одновременно заключил против него тайный союз с Советом Игадора. Возглавлял же Совет тогда, как и сейчас, Мендарк, а помогал ему выдающийся мансер Иггур, который был так молод, что ему еще ни разу не приходилось прибегать к Тайному Искусству, чтобы продлить свою жизнь.

Наконец времена Катаклизма прошли. Долгое время казалось, что Рульк действительно изменился. Перемирие переросло в непрочный мир, который спустя годы, когда многие уже стали забывать о страшной войне, превратился в союз равноправных государей. Аркимы познали мир, благополучие и спокойствие, которых были лишены раньше. Все они понимали, что обязаны этим Питлису.

И вот Рульк снова встретился с Питлисом. «Я хотел бы возвести в моих землях город, — сказал он и, с совершенно нетипичным для карона смирением, добавил: — Не согласился бы Питлис, как самый выдающийся из аркимов, построить его для меня?»