Константин Соловьев - Урод

Крэйн качнул эскертом и, чувствуя горячий ток крови в жилах, подошел еще ближе. В пальцах приятно защекотало, они машинально напряглись, уже готовясь удерживать рвущуюся на свободу тяжелую рукоять.

«Отвратительно, – подумал Крэйн, молча приглядываясь к незнакомцу. – Такому голову снести – позора не оберешься. Ладно бы еще какой-нибудь охмелевший неофит с посохом, а тут старый сумасшедший… Однако, пожалуй, поздно».

Старик не отстранился и не достал оружия. Он по-прежнему смотрел прямо на шэла, и от этого взгляда в груди неприятно холодело, а пальцы казались деревянными. Толпа и верные дружинники исчезли, сейчас весь мир был ограничен этой комнатой и в мире не существовало никого, кроме них двоих.

– Ты ворожил во вред роду Алдион, – сказал Крэйн громко, не отводя от него взгляда и прикидывая, как именно полоснуть эскертом, чтобы покончить с ворожеем одним ударом. – Это карается смертью. Ты умрешь.

Он знал, что голос, послушный его воле, звучит грозно и зычно, как и полагается звучать непреклонному голосу воина рода Алдион, а вся фигура вызывает страх и уважение – ноги немного подогнуты в коленях, ступни напряжены, одна рука заткнута за пояс касса, касаясь оттопыренным пальцем родовой насечки, другая небрежно держит опущенный эскерт. Крэйн отметил, как голоса в толпе стали тише, он знал, что сейчас все взгляды устремлены на него – не на старика, только на него, – и почувствовал удовольствие. В конце концов не самое плохое завершение скучного вечера, особенно если изловчиться и развалить старика пополам одним ударом – раньше когда-то получалось, хоть и давно, слишком мало внимания за последний год уделял тренировкам…

Главное – чтобы получилось красиво и просто. Без падений на колени, слез и раскаяний – такие сцены всегда охлаждают кровь, сдерживают руку.

Крэйн мысленно уже распланировал сцену – шаг вперед, поднять эскерт, потом на выдохе, с упором на левую ногу. Старик отшатывается – надо будет продлить второй шаг, чтоб попасть точно в основание шеи, – из глаз хлещет острая ледяная крошка страха, зрачки расширяются, на них уже падает узкая тень клинка… Размышления Крэйна споткнулись, как спотыкается нога, наткнувшись на лежащую в траве ветвь, покатились кувырком, сметая друг друга. Была какая-то ошибка, что-то он не предусмотрел. Так, еще раз… Эскерт, старик, продленный левый шаг, зрачки, шея… Страх!

Старик не испугался. Показалось, или его губы действительно на мгновение искривились в улыбке? Крэйн постарался уловить исходящий от него знакомый запах страха, едкий и щекотный, запах хорошо знакомый ему с тех пор, как он получил право носить фамильные эскерты его рода. Но его не было.

– Не подходи, шэл Алдион. Не подходи ради собственной жизни. Этот удар может стоить гораздо больше, чем ты думаешь.

Голос у ворожея был глухой и равнодушный, даже ленивый. Словно он разговаривал не с шэлом, а с докучающим беспокойным ребенком.

Крэйн мягко занес эскерт, но на полпути, прежде чем лезвие успело коснуться наплечника касса, вдруг понял, что не сможет ударить. Это ощущение было настолько внезапно и ошеломляюще, что он не сразу осознал его – словно скользкий ледяной червячок одним плавным движением проник в грудь и свился там, крохотный и недосягаемый. Крэйн машинально довел движение до конца, темное острие эскерта уставилось в шею ворожея. И замерло. Верная послушная рука, столько раз без промаха разившая цель, затвердела, и это было настолько неожиданно, что Крэйн почувствовал на лбу холодные капли пота.

Этого не могло быть, но это было – эскерт вместе с рукой превратился в неподатливый нарост на его теле.

Чувствуя, как наростает безмолвное удивление толпы, Крэйн качнул эскертом, словно проверяя, насколько сбалансировано оружие, и с надеждой посмотрел на старика, надеясь уловить в его глазах хоть каплю страха.

Если бы был страх – удар пришелся бы мгновенно, тогда все было бы просто и понятно.

Тщетно. Ему вдруг показалось, что именно старик заносит оружие, а он лишь беспомощно повторяет его действия. Это ощущение было невыносимо, стержень силы и уверенности внутри него дал трещину, наткнувшись на непреодолимое препятствие. Препятствие странное, никогда им не видимое, похожее не столько на крепкую стену, сколько на упругую захлестывающую сеть. И сейчас в этой сети бился он сам, а ворожей смотрел на него и кривил губы, то ли гримасничая, то ли насмехаясь над ним – беспомощным, униженным и оскорбленным. Этим препятствием был странный ворожей.

Медлить было нельзя – это он чувствовал всей кожей, каждой клеткой и каждым напряженным нервом, бить следовало сейчас же, пока не стало слишком поздно.

– Гораздо больше, – повторил старик, и Крэйн понял, что прошло всего несколько мгновений, хотя он готов был поклясться, что не меньше минуты.

И волна ярости и позора за себя, беспомощного и слабого, еще недавно кичившегося своей силой, прорвала плотину неуверенности. Крэйн понял, что он должен сделать, и эскерт, послушно прочертив в воздухе петлю, метнулся к ненавистному лицу, к двум прозрачным озерам с пустотой внутри.

Рука ли его ослушалась или в последнюю секунду эскерт наткнулся на хитиновую пластину вельта, но удар пришелся в грудь, тяжелое лезвие беззвучно пропороло ткань и с мягким хрустом вошло между ребрами, отбросив старика к стене. Крэйн попытался выдернуть эскерт, но тот прочно застрял в теле и не поддавался. Старик резко вздохнул, но даже не попытался извлечь лезвие, лишь удивленно посмотрел на стремительно бегущую вниз алую черту. Прижавшись к стене, он медленно сполз на пол.

– Хороший удар… – удивительно, но даже голос его не изменился, хотя легкое, несомненно, было задето. – Хорошо, что это произошло… так.

Крэйн отскочил в сторону, его трясло, непослушные пальцы с трудом поймали пляшущую рукоять с витыми шнурами. Второй эскерт покинул ножны неохотно, сопротивляясь, как живой. Даже оказавшись на свободе, он дрожал и плясал, отказываясь оставаться в одном положении. Крэйн зарычал и снова подошел к старику, осевшему у стены, намечая завершающий удар. Не суметь с одного удара уложить безоружного – да весь Алдион будет смеяться ему, шэлу, в лицо! Да возможно ли это, или тут действительно ворожба?

– Ты, – старик теперь дышал с трудом, в уголке рта надулась и исчезла крошечная алая капля, несколько секунд ему пришлось промолчать, – завершай.

Ледяные пустые глаза вдруг оказались совсем рядом, и Крэйн почувствовал, как что-то внутри его обмирает, покрывается колючей и острой ледяной коркой. Сердце, только что бившееся ровно и сильно, вдруг провалилось куда-то вниз, в ушах противно зазвенело. Закопченная деревянная стена поплыла перед глазами, лицо старика отошло на задний план, подернулось дымкой и стало полупрозрачным. Крэйн попытался опять разжечь в себе ярость, но вместо этого лишь почувствовал, как лицо окатило чем-то горячим, словно кровь. Ничего не понимая, сбитый с толку, ошарашенный, напуганный, он потянулся к этому лицу, рванулся сквозь призрачную дымку в последнем порыве – увидеть еще раз эти глаза.