Стивен Дональдсон - Проклятие лорда Фаула

Когда он проснулся, была уже середина дня, и почти весь горизонт занимали горы. Дела у отряда шли хорошо. Лошади мчались с такой скоростью, словно равнины давали им больше энергии, чем они могли вместить. На мгновение Кавинант представил себе Обитель, где, вероятно, ошибочное и бесполезное уважение к его обручальному кольцу приведет к тому, что его представят ранихинам как будущего наездника одного из них. Безусловно, это было одной из причин, побудивших Протхолла посетить Равнины Ра до приближения к горе Грома. Воздать честь Юр-Лорду, Кольценосцу. Ах, проклятье! Он попытался представить себя верхом на ранихине, но его воображение не смогло совершить такого скачка. Более чем что-либо другое, кроме Анделейна, огромные опасные лошади, обладавшие земной силой, выражали сущность Страны. А Джоан объезжала лошадей. По какой-то причине от этой мысли у него защипало в носу, и он попытался удержать слезы, изо всех сил сжав челюсти.

Остальную часть дня Кавинант провел осматривая горы. Они вырастали медленно и верно. Изгибаясь на юго-запад и северо-запад, горная цепь была не столь высока, как горы позади подкаменья Мифиль, но она была зазубренной и неровной, словно самые высокие вершины были раздроблены на мелкие осколки, чтобы соединить их и сделать непроходимыми. Кавинант не знал, что находится за этими горами, и не хотел знать. Их неприступность каким-то странным образом успокаивала его, словно они являлись преградой между ним и чем-то таким, на что он не смог бы смотреть. Солнце уже садилось на западе, когда всадники добрались до обрывистого подножия горной гряды. Во время последнего подъема солнце окрасило им спину в оранжевый и розовый тона, и в этом свете они въехали на широкое и ровное плато у подножия скалы.

Здесь наконец они увидели Обитель.

Нижняя часть лицевой стороны скалы на последние двести пятьдесят или триста футов наклонялась под острым углом внутрь вдоль широкого полуовального фасада, образуя пещеру, наподобие глубокой вертикальной чаши в скале. В глубине этой чаши, будучи укрытыми от ненастья и все же находясь на открытом воздухе, стояли скрепленные обручами палатки ранихийцев. Впереди всех, но все еще под прикрытием скалы, находилась общая палатка, где ранихийцы жгли костры, готовили пищу, собирались, чтобы поговорить, потанцевать или спеть вместе, когда они не были заняты. Все вместе это выглядело довольно сурово, словно поколениям ранихийцев не удалось найти для себя уюта в камне, ибо Обитель была всего лишь центром, отправной точкой, откуда этот кочевой народ отправлялся в свои скитания по равнинам.

Встречать приближающийся отряд собралось около семидесяти ранихийцев. Почти все они были домозаботящимися, молодыми и старыми, но были здесь и те, кто просто нуждался в покое и безопасности. В отличие от шнуроносящих и гривомудрых, у них не было боевых шнурков. Но Гибкая была там, и она легким шагом вышла вместе с тремя другими ранихийцами встречать отряд. Было сразу заметно, что эти трое тоже были гривомудрыми, на них были такие же венки из желтых цветов, как и у Гибкой, и шнурки они тоже носили в волосах, а не на поясе. Отряд остановился, и Протхолл спешился перед гривомудрыми. Он поклонился им в манере ранихийцев, и они в ответ приветствовали его.

— Добро пожаловать еще раз, Лорды издалека, — сказала Гибкая. — Привет вам, Кольценосец и великие Лорды, великан и Стражи Крови. Добро пожаловать к очагу Обители.

Увидев ее салют, домозаботящиеся устремились вперед из-под прикрытия скалы.

Слезая с лошадей, всадники встречали приветствия улыбающихся домозаботящихся с небольшими венками, сплетенными из цветов. Жестами ритуальной величавости они надели эти венки на запястья своих гостей. Кавинант слез с Дьюры и увидел сияющую девочку — ранихийку лет пятнадцати-шестнадцати — стоявшую перед ним. У нее были чудесные темные волосы, падавшие на плечи, и мягкие большие карие глаза. Она не улыбалась — казалось, она благоговела, приветствуя самого Кольценосца, Носящего Белое Золото.

Протянув руки, она осторожно надела ему на запястье венок из цветов. Их запах вызвал у него головокружение, и он покачнулся. Венок был сплетен из аманибхавам. Ее запах жег обоняние, словно кислота, вызывая такой голод, что, казалось, он сейчас упадет.

Он был не в состоянии остановить слезы, покатившиеся из глаз.

С торжественным выражением на лице девочка-домозаботящаяся подняла руки и прикоснулась к слезинкам на его щеках, словно это были драгоценности.

Позади него ранихины Стражей Крови галопом уносились на просторы равнин. Шнуроносящие уводили лошадей, чтобы те могли отдохнуть, а тем временем на площадке собиралось все больше ранихийцев, услышавших новость о прибытии отряда.

Но Кавинант не отрывал глаз от девочки, смотрел на нее так, словно она была чем-то съедобным. Наконец она ответила на его взгляд, сказав:

— Я — домозаботящаяся Веселая. Скоро я буду достаточно взрослой, чтобы пройти посвящение в шнуроносящие.

Поколебавшись мгновение, она добавила:

— Я должна буду прислуживать вам, пока вы будете гостить здесь.

Когда он промолчал, она поспешно сказала:

— Если я вам не понравилась, то другие тоже будут счастливы прислуживать вам.

Кавинант еще некоторое время молчал, призывая на помощь бесполезную ярость. Но потом он собрался с силами для окончательного вердикта.

— Я ни в чем не нуждаюсь. Не трогайте меня.

Эти слова обожгли ему горло.

Почувствовав прикосновение чьей-то руки к плечу, он обернулся и увидел великана. Он смотрел на Кавинанта сверху вниз, но его слова были обращены к Веселой, на лице которой отразилась боль, вызванная отказом Кавинанта.

— Не грусти, маленькая домозаботящаяся, — пробормотал великан. — Кавинант Кольценосец испытывает нас. Эти слова идут у него не от сердца. Домозаботящаяся Веселая благодарно улыбнулась великану, потом сказала с внезапной дерзостью:

— Не такая уж я и маленькая, великан. Тебя обманывает мой рост. Я почти достигла возраста посвящения в шнуроносящие.

Казалось, всего мгновение потребовалось, чтобы великан понял ее шутку. Потом его жесткая борода дернулась, и он внезапно залился смехом. Его веселье все возрастало, эхом отражалось от скалы над Обителью, пока, наконец, сама гора, казалось, не заразилась его ликованием, и этот заразительный смех распространился повсюду, так что каждый, услышав его, начинал смеяться, не понимая причины своего смеха. Морестранственник хохотал долго, словно выбрасывая вместе с дыханием осколки своей души. Но Кавинант отвернулся, не в состоянии вынести громогласную тяжесть юмора великана.

— Проклятье! — прорычал он. — Адское пламя! Что вы со мной делаете? — Он так и не принял никакого решения, и теперь его способность к самоотрицанию, казалось, была на исходе.