Стивен Дональдсон - Проклятие лорда Фаула

К счастью, у меня с собой имеется неплохой запас пищи.

Ногой пододвинув к Кавинанту громадный кожаный мешок, он жестом предложил ему открыть его. Развязав стягивающие горловину тесемки, Кавинант обнаружил внутри соленую говядину, сыр, хлеб и более дюжины мандаринов величиной с два его кулака каждый, а также бурдюк с чем-то, который он с трудом смог приподнять. Решив отложить это неудобство на потом, он начал с еды, заедая соленое мясо дольками мандарина. Затем его внимание переключилось на бурдюк.

— Это «глоток алмазов», — сказал Морестранственник. — Очень полезный напиток. Быть может, мне лучше… Нет, чем больше я смотрю на тебя, друг мой, тем больше вижу слабости. Отпей из бурдюка. Это поможет тебе лучше отдохнуть.

Развязав бурдюк, Кавинант осторожно попробовал «глоток алмазов».

По вкусу он напоминал легкое виски, и Кавинант чувствовал его силу; но в то же время пить его было очень легко: он был приятен на вкус и не жег горло. Кавинант сделал несколько освежающих глотков и сразу же почувствовал, как к нему возвращаются силы.

Затем он тщательно завязал бурдюк, сложил обратно в мешок еду и с усилием пододвинул мешок назад, в пределы досягаемости великана. «Глоток алмазов» пылал у него в животе, и он чувствовал, что вскоре будет готов выслушать еще один рассказ. Но едва он улегся на носу лодки, как сумерки в небе превратились в кристальную тьму, на фоне которой веселым хороводом высыпали звезды. Не успел Кавинант понять, что хочет спать, как уже уснул. Сон его был неспокойным. Он пробирался сквозь какие-то отвратительные видения, полные умирающих душ, убийств и беззащитной терзаемой плоти, и наконец очутился лежащим на улице возле переднего бампера полицейского автомобиля… Вокруг собралась толпа горожан. Глаза у них были из кремня, а рты перекошены в единой гримасе омерзения. Все без исключения они указывали на его руки. Когда он их поднял, чтобы рассмотреть, то увидел, что все они покрыты темно-красными язвами от проказы. Затем к нему подошли двое одетых в белое мускулистых мужчин и положили его на носилки. Ему была видна машина «скорой помощи», стоящая поблизости. Но эти двое не сразу понесли к ней носилки. Они стояли неподвижно, держа носилки на уровне пояса, словно демонстрируя его толпе. Внутрь круга вступил полицейский. Глаза его были цвета презрения. Он нагнулся над Кавинантом и строго сказал:

— Ты перешел мне дорогу. Так нельзя. Тебе должно быть стыдно.

Его дыхание окутало Кавинанта запахом ладана. Сзади полицейского раздался чей-то голос. Он был таким же безжалостным, как голос адвоката Джоан. Он произнес:

— Так нельзя.

И тут все горожане разом отрыгнули на асфальт окровавленные внутренности.

«Я не верю этому», — подумал Кавинант.

Безжалостный голос тотчас отозвался:

— Он не верит нам.

Из толпы раздалось молчаливое завывание реальности, неистовое утверждение факта. Оно колотило Кавинанта до тех пор, пока тот не съежился под этими ударами, жалкий и безответный.

Затем горожане хором произнесли:

— Ты мертвец. Без общества жить ты не можешь! Жизнь может быть лишь в обществе, а у тебя его нет. Ты не можешь жить, если ты никому не нужен.

Унисон их голосов производил звук, который, казалось, вот-вот рассыплется, разломается. Когда они замолчали, Кавинант почувствовал, что воздух в его легких превратился в щебень.

Со вздохом удовлетворения безжалостный голос произнес:

— Отвезите его в госпиталь. Вылечите его. Это самый лучший ответ смерти. Вылечите и вышвырните его вон.

Двое в белом забросили его в машину «скорой помощи». Прежде чем дверь закрылась, Кавинант увидел, как горожане пожимают друг другу руки, обмениваются поздравлениями. После этого «скорая помощь» поехала.

Кавинант поднял руки вверх и увидел, что красные язвы распространяются уже по запястьям. Он смотрел на них в ужасе, стеная про себя: «Проклятый! Проклятый! Проклятый!»

Но потом журчащий тенор ласково произнес:

— Не бойся. Это сон.

Успокоение распространилось над ним, словно мягкое одеяло. Но он не мог потрогать его руками, а машина «скорой помощи» все продолжала двигаться. В стремлении удержать на себе невидимое одеяло, он схватился за воздух так, что костяшки его пальцев побелели от напряжения. Когда он почувствовал, что больше не в силах терпеть боль, «скорая помощь» перевернулась, и он упал с носилок в темноту.

Левая щека, на которую что-то давило, начала понемногу затекать, и это заставило его с трудом подняться со дна тяжелой дремоты. Все тело страшно ныло, словно он спал на камнях. Он еще долго не мог очнуться от сна. Затем его дважды что-то быстро толкнуло в щеку, а потом его понесло куда-то вверх. Поднимаясь, Кавинант ударился головой о борт лодки. Череп загудел от боли. Ухватившись за борт, он рывком откачнулся от шпангоута, который упирался ему в щеку, и сел, озираясь по сторонам. Он обнаружил, что окружающая его обстановка радикально изменилась. Не осталось ни единой тени, ни единого намека, ни даже малейшего воспоминания о пышности Анделейна… На северо-востоке реку огораживала высокая отвесная каменная стена. А к западу расстилалась серая бесплодная равнина — уродливая пустыня, похожая на огромное поле битвы, на котором погибли более чем просто люди и где опаливший огонь и пролитая кровь лишили землю возможности к возрождению, к новому цветению, — неровная, озлобленная низменность, оживляемая лишь низкорослым кустарником, цепляющимся за жизнь благодаря речушке, впадающей в Соулсиз в нескольких лигах впереди лодки. Ветер, дувший почти прямо с востока, нес с собой запах давнего пожара, который воскрешал зловоние воспоминаний о преступлениях.

Они уже почти достигли того места, где видневшаяся впереди речка впадала в Соулсиз — сбивала ее течение, замутняла ее прозрачные воды своей кремнистой грязью, — и Кавинанту пришлось ухватиться за борт, чтобы сохранить равновесие, поскольку качка усилилась.

Морестранственник удерживал лодку посередине реки, подальше от шума прибоя, бьющегося в каменную стену на северо-востоке. Кавинант оглянулся и посмотрел на великана. Тот стоял на корме — ноги широко расставлены, под правой рукой — руль. Заметив взгляд Кавинанта, он сказал, перекрывая шум реки, бьющейся о камни:

— Впереди Тротгард! Там мы свернем на север, в реку Белая! Серая идет с запада! — В голосе его слышался какой-то надрыв, словно он всю ночь пел что было сил; но через мгновение он пропел куплет из новой песни: