Стивен Дональдсон - Сила, которая защищает

Плача от радости и горя, он помог Торму вытащить Трелла из ямы с гравием. Гравелингас, казалось, не замечал их присутствия. Бросая по сторонам безумные взгляды, он отрывисто бормотал:

– Цел и невредим… Все погибло… Все…

Потом, сидя на полу у ног Морэма и обхватив голову руками, он полностью ушел в себя, лишь изредка вздрагивая, будто собираясь зарыдать, но не мог.

Долго-долго Торм и Морэм смотрели в глаза друг другу, пытаясь до конца осознать, что и как им удалось сделать. В лице Хранителя появилось нечто, заставлявшее вспомнить о выжженной пустыне, которая никогда больше не зазеленеет. В конце концов он произнес, кивнув в сторону Трелла:

– Настало время траура. Все мы, мастера радхамаерля, будем скорбеть о том, что с ним произошло.

В этот момент на верхних ступенях лестницы послышался быстрый топот, а вслед за тем взволнованный голос закричал:

– Высокий Лорд! Мертвецы… Рассыпались в прах! Атака Сатансфиста захлебнулась, мы удержали внутренние ворота!

Сквозь слезы Морэм оглядел Палату Совета. Разрушения были очень велики. Стол и кресла Лордов расплавились, ступени стали неровными, нижние ярусы балконов тоже заметно изуродовал огонь. Но в целом Палата Совета уцелела – так же, как и сам Замок.

В глазах Морэма все расплывалось от слез, и ему показалось, что он видит две одетые в голубое фигуры, которые спускались к нему по ступенькам. Он смахнул слезы и вправду увидел рядом с Лордом Аматин Лорда Лорию.

Подойдя к нему, Лория посмотрела прямо ему в лицо.

– Я оставила девочек у Вольного Ученика Мерцающего озера, – смущенно произнесла она. – Может быть, им удастся спастись. Я вернулась.., когда мне достало духу их оставить.

Она внимательно посмотрела на Морэма. Проследив за его взглядом, она увидела, что тот не отводил глаз от крилла Лорика. Стол, в который был воткнут крилл, уцелел, и драгоценный камень, вделанный в рукоять меча, светился над ним неярким белым огнем – цветом надежды.

Морэм услышал, как чей-то голос произнес:

– Юр-Лорд Кавенант вернулся в Страну. Морэм не замечал, что происходит вокруг. Он подошел к столу, в который был воткнут крилл, протянул руку и сжал рукоять меча. По тому, как она была горяча, он понял, что это правда. Неверящий вернулся.

Владея этой новою, внезапно обретенной мощью, он легко вытащил крилл из камня. Обоюдоострое лезвие сверкало, тепло от рукояти разлилось по руке, не обжигая. Он повернулся к Лордам с улыбкой, которая, словно осенний луч, осветила его лицо.

– Позовите Лорда Тревора, – сказал он, и в голосе его зазвенела радость. – Я знаю… Я обладаю знанием силы и хочу поделиться со всеми.

Ненависть.

Только она и уцелела в сознании Кавенанта, все остальное рухнуло под тяжестью происшедшего.

Тяжело опираясь на копье, он выбрался из лощины и захромал вниз. Последние отблески костра Пьеттена некоторое время еще освещали ему дорогу, а потом наступила кромешная тьма. Искалеченная нога волочилась по земле, от непомерного напряжения и боли тело покрылось потом, леденевшим на холодном ветру. Но, стискивая древко копья и шатаясь, он шел вперед, поднимаясь с холма на холм. Постепенно он сворачивал на север, удаляясь от Равнин Ра и единственных оставшихся там друзей, и он шел туда неверной походкой, не задумываясь о том, куда идет.

Позади с ножом в животе в луже собственной крови лежала Лена. Елена, оставленная где-то в Меленкурион Скайвейр, погибла, потеряна навсегда.., и все из-за него, из-за его глупости, промахов и ошибок.

Она никогда не существовала.

Ранихины голодают, их убивают и калечат. Баннор и Мореход, возможно, погибли или находятся в отчаянном положении. Пьеттен, и Хайл Трои, и Трелл, и Триок – все они на его совести.

Никто из них никогда не существовал.

Не любимый никем, даже самим собой, трус, насильник, убийца, отверженный, прокаженный – все это был он. Если бы он только знал, до чего ненависть изуродовала его с тех пор, когда он впервые узнал, что у него проказа.

Ненависть… Ненависть?

Впервые с тех пор, как начались его испытания в Стране, он оказался совершенно один.

Когда занялся бледный рассвет, Кавенант по-прежнему пробирался куда-то на северо-восток. Угрюмый свет, лившийся с неба, в какой-то степени привел его в чувство. Найдя небольшую ложбину, он сел и попытался оценить ситуацию.

Растирая онемевшие пальцы, он с трудом восстановил кровообращение. Раненая нога чудовищно распухла, кожа потемнела; стопа торчала под неестественным углом, и сквозь корку засохшей крови в ране серебристо белели сломанные кости.

Вид раны был страшнее боли. Боль тупо отдавалась в коленной чашечке и поднималась вверх до бедра, но сама лодыжка ныла вполне терпимо. Ступни были стерты, как у измученного пилигрима. Мелькнувшая мысль о возможности потерять раненую ногу не очень его взволновала – это было лишь частью испытаний, которых на самом деле не существовало.

Он понятия не имел, как себе помочь. У него не было еды, он не мог развести костер, не понимал, где находится и куда идет. И все же какая-то неведомая сила снова погнала его вперед. Возможно, полуосознанная мысль о том, что только благодаря движению он еще жив.

Поднявшись, он поскользнулся и упал, вскрикнув от боли. Зима выла и бесновалась, точно торжествующий хищник, дыхание обжигало горло. Однако, воткнув копье в мерзлую землю, цепляясь за древко, он снова поднялся и двинулся вперед.

С невероятным трудом он вскарабкался на очередной холм и начал спускаться по склону. Руки дрожали от напряжения, пытаясь поднять всю тяжесть тела, и постоянно соскальзывали с гладкого древка. Крутой подъем почти доконал его. Добравшись до вершины, он едва не задохнулся и сильно закашлялся; от головокружения перед глазами все завертелось. Он стоял, опираясь на копье, пока в голове не прояснилось.

Вид, открывшийся сверху, подействовал на него угнетающе. Серый холод и смерть лежали везде до горизонта под серыми, безжизненными тучами – сплошной серый цвет неутешной печали и страха; пасмурная, промозглая, бесчувственная серость, навевающая мысли о пепле и прахе. Серый ветер гнал серый холод над серыми промерзшими холмами; повсюду в складках местности лежали серые сугробы; серая наледь на черных, безжизненных ветвях деревьев с левой стороны холма только подчеркивала их хрупкость и беззащитность. При виде всего этого зрелища серое оцепенение овладевало душой и телом каждого – присутствие Лорда Фоула Презирающего ощущалось везде.

Чувствуя, что зуб на зуб не попадает от холода, Кавенант захромал с высокого гребня вниз. Он не обращал внимания ни на боль, ни на резкий ветер, ни на виднеющуюся повсюду алианту. Первобытный инстинкт удерживал его от того, чтобы спуститься к реке, все остальные ощущения напрочь исчезли.