Генри Олди - Рубеж

Сказал ему: "Низвергнись отсюда; не годится тебе превозноситься там! Выходи же: ты - среди оказавшихся ничтожными!"

Когда Г-дь сотворил человека в саду Эден, Он дал ему семь заповедей. Согрешил тот и был изгнан из сада Эден. И два ангела, имена которых Аза и Азель, сказали Святому, благословен Он: "Если бы мы были на земле, то не согрешили бы." Сказал им: "А разве вы справитесь с дурным побуждением?" Сказали Ему: "Справимся." Тогда сбросил их Б-г на землю. Когда сошли они на землю, вошло в них недоброе побуждение.

Когда люди начали умножаться на земле и родились у них дочери, тогда сыны Б-жии, именуемые Аза и Азель, увидели дочерей человеческих, что они красивы, и брали их себе в жены, какую кто избрал.

В тот час, когда спускались они вниз, одевались они в одежды этого мира, ибо иначе не могли существовать они в этом мире, и мир не вынес бы их присутствия.

В то время были на земле исполины, особенно же с того времени, как сыны Б-жии стали входить к дочерям человеческим, и они стали рождать им: это сильные, издревле славные люди.

Взирая на них из сияния Эйн-Соф, говорили при этом иные ангелы: "Вот, потомки Азы и Азеля силой правят сыновьями человеческими. Разве таков был замысел Г-да?!" И в гордыне своей сочли они, что постигли Его замысел, решив исправить ошибку. Оставшись светом, пали ангелы в мир телесный и разделили его на части Рубежами, дабы по мере сил оградить свободных сынов человеческих от владычества исполинов. А самих Азу с Азелем в их плотских одеяниях приковали ангелы железной цепью (ибо считали, что вправе вершить суд именем Его) к скале Каф, дабы более не плодили они потомства; и по сей день стоят там мятежные ангелы, прикованные, и сведущие люди, взыскуя тайных знаний, приходят к ним учиться запретному.

Потряслась и всколебалась земля, дрогнули и подвиглись основания гор, ибо разгневался Святой, благословен Он; поднялся дым от гнева Его и из уст Его огонь поядающий. Наклонил Он небеса и сошел - и мрак под ногами Его.

Б-г стал в сонме ангелов; среди ангелов произнес суд: "Я сказал: вы ангелы и сыны Всевышнего - все вы; но вы умрете, как человеки, и падете, как всякий из князей!"

И вывел Святой, благословен Он, десять устроений и назвал их десять Сфирот, чтобы руководить при помощи их мирами сокрытыми, которые не открываются, и чтобы ведать, как управляются вышние и нижние. И укрылся от ангелов и от сынов человеческих, повелев Самаэлю стеречь Рубежи, дабы не прошел чрез них никто без Его ведома.

И воззвали высшие - обитатели рая к низшим - обитателям огня: "Мы нашли то, что обещал нам наш Г-дь, истиной, нашли ли вы истиной то, что обещал вам Г-дь?". И возгласил глашатай среди них: "Проклятие Г-да на неправедных, которые отвращают от пути Г-да и стремятся обратить его в кривизну!"

И между ними - завеса. А на преграде - люди.

И в час, когда Моше записывал Тору, записывал он дела каждого дня творения. Дойдя до высказывания: "Сказал Святой, благословен Он: "Сделаем человека в образе Нашем, по подобию Нашему" - произнес Моше: "Владыка Мира! Удивляюсь я, зачем Ты даешь повод для измышлений еретиков?" Сказал ему: "Записывай. А тот, кто хочет ошибиться, пусть ошибается…"

И сказано обо всем этом словами этими в Книгах Священного Писания: Берейшит, иначе Бытие, Тегилим, иначе Псалтырь, в Книге Иова, в книге Коран, в толкованиях мудрецов Мишны и в великой книге Зогар, что значит «Сияние», а для сведущих - «Опасное Сияние». И разумеющие их воссияют, как сияние небосвода, а приводящие к праведности многих - как звезды в вечности века…

Книга напиcана на cобcтвенныя фантазiи автоpов.

Hе cодеpжитъ богохyльcтвiй. Одобpена цензypой.

Магнолии горели неохотно.

Дом, в полотнищах черного дыма, не желал сдаваться. Все эти старинные гобелены, посуда из серебра и фарфора, все эти ткани и резное дерево, дубовые балки и расписная известь потолков - все это сопротивлялось огню, как умело, и розовый мрамор садовых статуй давно уже сделался черным от копоти.

Сотни витых свечей - белых на будни и ароматических праздничных - горели одновременно, и в гостиной, и в столовой, и в спальнях, и в кладовой, горели как ни в чем не бывало, как будто не рушились потолки и не падали люстры, как будто не погибали в огне кипарисы, как будто кому-то хотелось света, много света - и сразу…

На коробку с коллекцией шлифованных линз наступили сапогом.

Собаку убили. Кошки разбежались. Улетела ручная сова, а белые мыши так и остались в доме.

Горит трава. В огне корчится неведомый и невидимый мир, тысячами умирают жуки и личинки, рушатся подземные дворцы.

Розовый мрамор. Жирная копоть. На крыльце - беспорядочно сваленные книги, ветер листает их, ветер торопливо просматривает, прежде чем передать огню.

Поперек усыпанной гравием дорожки лежит грузное тело тети. А там - дальше - бабушка, а няню куда-то волокут, выкручивая тонкие, в медных браслетах, руки…

И за сотни верст вокруг нет ни одного мужчины.

Ни одного; только потные гиены в стальных рубахах, несколько женщин, уже мертвых или все еще обреченных, горящие магнолии - и ОН, задумавший обороняться шелковым сачком для ловли бабочек.

Он не боится ни боли, ни позора. За двенадцать прожитых лет он так и не узнал ни того, ни другого. Всей его боли было - пчелиное жало в ладони, всего позора - мокрая простыня в раннем детстве.

Но тетя лежит поперек дорожки, и бабушка не замечает искр, падающих на обнаженное предплечье, и няня уже не кричит. И догорают магнолии - неохотно, но догорают…

О нем вспомнили. Сразу несколько рыл обернулось в его сторону, в редких бородах блеснули белые зубы. Кто-то, временно оставив награбленное, двинулся к нему - как бы небрежно, как бы привычно, как бы мимоходом, потому что всего и дела-то, что сгрести за шиворот обомлевшего от страха мальчишку, щенка, не сумевшего спасти даже свою белую мышку.

А тетя лежит поперек дорожки и уже ничего не видит. И бабушке все равно. А няня…

Белый платан за его спиной устал бороться и вспыхнул снизу доверху, будто облитый маслом. Вместе с дуплом, вместе с гнездом болотницы, вместе с муравейником.

Он знал, что не может отменить случившееся - и знал, что оставить все как есть тоже не сумеет. Зачем он здесь, кто он такой, если не сумел защитить свой дом, свою бабушку, няню, тетю?

Он отступил на шаг. Еще на шаг. Шелковый сачок в руках дрожал. Гиены ухмылялись, но он боялся не их.