Ольга Голотвина - Пасынки Гильдии

Нет, конечно, померещилось… откуда здесь ребенок?!

Пленник напрягся, вслушиваясь. Проклятый злобный рокот ослаб, расплылся, ушел за грань сознания, не заслонял легкого шлепанья босых ног по камням.

И взволнованный мальчишеский голос из мрака:

– Щегол! Господин, ты?.. Ох, раньше б тебе голос подать!.. Я уж обыскался… В этой темнотище хоть осадную башню спрячь… Я это, я! Чешуйка!

Пленник всем телом качнулся к решетке, ударился о прутья щекой и плечом. Боль заставила поверить: да, не сон, не бред… а если сумасшествие, то пусть все так и остается. К демонам здравый рассудок, если он опять потащит своего хозяина в безнадежность и отчаяние!

– Чешуйка? – прохрипел юноша, разом вспомнив треугольную чумазую мордашку со смешным курносым носом и серыми глазищами. – Ты… откуда?

– За телегой бежал! – с гордостью отозвался мальчишка. – А потом ходил, искал… я ж тут каждый уголок знаю!

Правильно. Кому и знать каждый угол в воровском логове, как не беспризорнику? Такие сначала на посылках у взрослых – сбегай, разузнай, передай… а потом вырастают и сменяют старших на разбойничьей тропе или в челноке контрабандиста.

– А чего за телегой бежал? – с неожиданной подозрительностью спросил Щегол.

– Ну, как же! Господин мне всегда денег давал… а сегодня даже серебро! – неумело выложил беспризорник малую частицу своего восхищения и своей преданности.

Мешок с «живым товаром» дернулся во мраке.

– Будет и золото, Чешуйка, будет золото! – жарким шепотом посулил Щегол. – Уж поверь… только сбегай, приведи стражу…

Темнота ответила возмущенным сопением.

– Угу. Как только море закипит и уха из него сварится! – гордо ответило дитя Трущобных Чертогов. – Чтоб я сюда «крысоловов» притащил?! Да чтоб мне руки-ноги переломало и в узел завязало! Меня наверху, в коптильне, сколько раз от пуза кормили! Прямо к общему котлу сажали и…

Мальчишка замолчал, словно поперхнулся неосторожным словцом.

Щегол понял причину его смятения.

– Да не проболтался ты, не проболтался! Что я, запаха не слышу? Даже тюки, на которых я лежал, провоняли дымом и копченой рыбой.

Оба помолчали. Только море рычало – предупреждало, угрожало.

Наконец мальчишка хмуро сказал (Щегол словно увидел сквозь мрак его насупленную физиономию):

– Цепь заклепаешь?

– Чего?..

– Ну, клятву дашь, что не запалишь коптильню?

Щегол ответил не сразу:

– Идет. Поклянусь… то есть заклепаю цепь.

Не столько слова, сколько эта заминка убедила мальчишку в искренности собеседника. Не с ходу клятву швырнул, подумал сначала.

– Говори, – сурово произнес Чешуйка. – Если на коптильню беду наведу, чтоб мне заживо сгнить, на костер не лечь и в Бездну пути не найти!

Пленник с должной истовостью повторил эти грозные слова (отметив про себя, что в клятве не упоминается Аруз – стало быть, свести счеты с трактирщиком не возбраняется).

Мальчишка, довольный свершенным обрядом, спросил:

– За кем сгонять, чтоб тебе пособить?

– Кудлатого знаешь?

– Который с бородой?.. Ну, где ж его возьмешь! Аруз хвастал, что послал его пробежаться за болотным огоньком…

Пленник мысленно дописал еще несколько словечек в свой счет к Арузу.

– Может, у тебя еще кто есть? – торопил Чешуйка.

– Есть один, дальняя родня… Только его тоже не сразу сыщешь: праздник ведь! Правда, после шествия он собирался к одной девице… Так ведь шествие еще когда завершится!

Чешуйка хихикнул.

– Шествие уже за-вер-ши-лось! – со вкусом повторил он новое для себя слово.

– Как?.. Что?.. Да говори же!

Беспризорник со вкусом пересказал то немногое, что знал о событиях в городе.

– Занятные дела творятся, – хрипло донеслось в ответ из-за решетки. – Ладно, об этом потом. Найдешь у Старого Рынка домик такой – зеленая дверь, на ней намалевана роза размером с капусту.

– Красная? Знаю. Там две актриски живут, я их кухарке иногда помогаю покупки с рынка дотащить.

– Отлично! К той девице, что со светлыми кудряшками, вечером собирался прийти дружок. После шествия. Но раз такое в городе творится – вряд ли придет…

– А давай я к нему домой сгоняю!

– Тебя не пустят туда, Чешуйка.

– Да я куда хочешь пролезу! Куда мышь проберется, туда и я могу!

– Нет, туда не пролезешь. Придется положиться на тягу моего родича к… розам величиной с капусту… Ох, я ж не подумал: он ведь не поверит тебе! Решит, что это ловушка, наверняка решит, я его знаю! Ты бы видел его деда, тому в любом ветерке буря мерещится. И внук такой же, хоть по нему и не видно. Эх, записку бы ему послать! Да как это сделаешь? Чем писать, на чем, а главное – как? Я же связан, как курица на рынке!

Пленник говорил это больше для себя, но Чешуйка не пропустил ни словечка и выхватил главное:

– Что связан – тому горю я пособлю! Подкатись ближе к решетке.

Пленник почувствовал, что его плечи и голову ощупывают худенькие пальцы. А затем шеи коснулось холодное железо.

– Эй, ты мне горло не перережь!

– А не дергайся, так и не перережу. Думаешь, легко в темноте веревку чикнуть?

«Чикнуть» – это было слишком бойко сказано. Скорее уж – пилить, перетирать. Освобождение пленника от веревок и мешка продолжалось долго и сопровождалось сопением, пыхтением, вскриками боли (все-таки без порезов не обошлось). Щегол про себя мрачно назвал это «свежеванием козлиной туши».

Наконец Чешуйка неуверенно сказал:

– Вроде все…

– А чего ж я тогда ни рук, ни ног не чувствую?

– Господин долго в веревках пробыл. Разотри ноги-то, походи. Еще как почувствуешь… а ты терпи! И руки разомни. – Чешуйке не раз доводилось видеть, как невесело выглядят освобожденные от веревок люди. – А я пока позвеню мозгами, на чем тебе писульку нацарапать!

И босые пятки зашлепали по камню, удаляясь.

Пленник сдержался, чтобы не окликнуть Чешуйку: немыслимым казалось вновь остаться одному в темноте. Но он не дал воли слабости. У него было дело: заставить руки и ноги ожить.

И была боль: сначала острые иголочки, потом жуткая, как мука в Бездне.

И был страх: вдруг проклятые похитители на всю жизнь сделали его калекой?.. Да нет же, он предназначен на продажу, а эти гады в своем деле не новички, не станут портить товар. Вероятно, связан он был аккуратно и бережно, но сам затянул узлы, когда вертелся…

И было счастье встать на дрожащие, подкашивающиеся ноги и пройти несколько шагов вдоль решетки, опираясь на нее руками (тоже слушаются!).

И было спокойное, трезвое осмысление ситуации.

Он не пострадал. Да, ноги ему скрутили крепко, но сапоги, хоть и с мягкими голенищами, смягчили хватку веревки. Рукам досталось, но пальцы шевелятся, а стало быть, ничего страшного.

А что действительно страшно, так это огонек, приближающийся из тьмы. Маленький такой огонек… это что, уже идут за пленником, чтоб тащить его на корабль?