Ольга Голотвина - Пасынки Гильдии

– Точно! – засмеялся в ответ Равар. – Весь склад на нас насчитают, все товары, какие есть…

Пока Равар и другие капитаны обдумывали план налета на порт, Вишух, про которого все на время забыли, подошел к рулевому и в упор залюбовался яркой птицей у того на плече. Серый пепел тоски и равнодушия немного развеялся в глазах искалеченного нищего.

– Что за птица? – спросил он отрывисто. – Из заморских краев?

– Я тоже из заморских краев, – хохотнул рулевой. – А птица наррабанская. Называется попугай. Что, не видал такого в своих лесах да болотах?

– Не видал, – согласился Вишух, становясь понемногу разговорчивее. – А хохолок-то – ну чисто корона ихнего Светоча! И вид смышленый. Как будто понимает своими куриными мозгами, о чем мы толкуем!

Попугай величественно повернул голову в сторону непочтительного незнакомца, встопорщил хохолок и так же скрипуче, как и Вишух, отозвался:

– Сам дур-рак!

Потрясенного нищего словно ветром отнесло в сторону.

– Не бойся, – успокоил его старый бернидиец. – Птица повторяет то, чему ее люди научили, а соображения у нее никакого.

Вишух не без опаски приблизился, не сводя глаз с заморского дива.

– Чего только боги не учудят… И любым словам ее можно обучить?

– Ну, не сразу. Надо потрудиться.

В глазах нищего разгорался пламень честолюбия.

– Да с этакой тварью даже в бродячий цирк можно прибиться! Эх, мне бы такую!..

Рулевой скользнул взглядом по горизонту и легко предложил:

– А возьми. Все одно мне нагадали, что не вернусь из этого рейса. Еще пропадет без меня птица…

Потрясенный нищий молча принял из рук бернидийца чуть трепыхающийся комок перьев.

– Сам дур-рак! – вновь продемонстрировала птица весь свой запас человечьих слов.

Старик рулевой глядел вперед, чуть улыбаясь своим мыслям. Словно и не он только что говорил о собственной близкой смерти.

В этот миг за спиной у нищего разом стихли разговоры. Кто-то присвистнул.

Вишух обернулся.

По чистой желтой палубе к ним приближалось… м-м… нечто. Узнать в этом существе Птаху было трудно.

Вокруг талии девушка, словно юбку, обернула цветастую шаль, завязав ее на бедре эффектным узлом. Рубаха осталась та же, матросская, но девушка расшнуровала завязки на груди, и в вырезе были видны ключицы, более светлые, чем загорелая шея и лицо. На голове, скрывая коротко остриженные волосы, был наверчен фантастический головной убор из второго платка – иного цвета, чем юбка, но тоже весьма яркого. Но главное – изменилась походка: стала более гибкой, дерзкой, вызывающей.

Ко всему прочему, деваха ухитрилась еще и нарумяниться, неумело и весьма вульгарно.

– Да чтоб меня демоны под килем протащили! – изумленно ахнул Равар. – Чем это ты… так? – Он тронул свою гладко выбритую щеку.

На лице девушки из-под искусственного румянца проступил настоящий – жаркий, смятенный.

– Кок свекольную похлебку варит, – созналась Птаха, – так я очистками…

Слова ее утонули в общем хохоте.

– Что скажешь? – обернулся капитан к бывшему своднику.

– Сгодится, – оценил Рябой. – Будь со мною еще парочка таких, стражники бы не то что дверь распахнули – ковер бы нам под ноги расстелили. А одной будет мало. Могут заподозрить неладное. Я же сроду к двум десяткам рыл с одной девкой не приходил.

– Господа капитаны, – обернулся Равар к собеседникам, – у кого еще в команде есть женщины?

– У меня на камбузе баба стряпает, – откликнулся толстенький капитан «Танцора». – Но она того… старовата будет. Врезать кому – это она может, а для другого чего… нет, не годится!

– У нас на «Вспышке» целительница, молодая и красивая… – неохотно сообщил младший из капитанов.

– Отлично! – обрадовался Равар.

– Да… отлично… Только она – моя сестра. И если я ей хоть намекну… убьет ведь!

Все рассмеялись.

– Она – моряк в боевом рейде! – врезался в смех строгий голос Равара. – Если не дура – поймет.

– Я чувствую себя предателем, – подавленно сообщил Шенги Лаурушу. – Почти не бился за своих ребят. Так, вякнул что-то… А они меня словечком не упрекнули. Ушли себе…

– Еще бы они учителя упрекать вздумали! – громыхнул Лауруш.

– Так я же их, считай, бросил в беде! Я же их не отстоял!

– А поздно отстаивать. Ты их три года нянчил, от всех бед оберегал. А теперь конец твоему наставничеству. Пошли на испытание – значит, готовы стать Охотниками. Ни один учитель не может своих учеников всю жизнь за ручку водить.

– Но им дали заведомо невыполнимое дело!

– Невыполнимое? У меня в сундуке лежит рубаха, расшитая по вороту этими цветочками. А у тебя я как-то видел пояс, украшенный пуговичником. Когда мы твоих детишек провожали, у меня даже опасение мелькнуло: не сунул бы ты им с собой цветочек с пояса…

От возмущения Шенги лишился дара речи. Да, он на многое готов ради своих ребятишек, но лгать Гильдии…

– Ну, не сердись, сынок, не сердись, – правильно истолковал его молчание Лауруш. – Я ж понимаю, ты за своих мальков переживаешь. Когда я вас с Ульнитой проводил на испытание – сердце прихватило. В первый раз, между прочим. С того дня у меня с сердцем нелады и начались… Ты помнишь, куда вас отправил этот гад Шаушур?

По лицу Шенги скользнула вымученная усмешка.

– Мстил за пиявок-вонючек. И сегодня, наверное, тоже. Очень, очень хорошая память.

Лауруш обрадовался поводу сменить тему разговора.

– А вот у тебя память плохая. Даже забыл сводить старого учителя в «Ржавый багор».

Шенги виновато хлопнул себя по лбу:

– Ну я свинья!

И в самом деле, упрекнул он себя, есть вещи, о которых забывать нельзя. То, что он, приезжая в Аргосмир, каждый раз приглашает учителя посидеть в «Ржавом багре», – это не просто добрая традиция старых друзей. Это напоминание самому себе о том дне, когда закончилась одна его жизнь и началась другая. О дне, когда бездомный воришка на припортовом рынке цапнул кошелек с пояса случайного прохожего – и в ужасе задергался, пытаясь вырваться из железной хватки. Но сильная рука жестко держала его запястье. И мальчишка сдался, обмяк, повис, поджав ноги к животу и прикрывая свободной рукой голову: пусть бьет, лишь бы к стражникам не волок…

Но прохожий поволок его не к стражникам, а в «Ржавый багор».

И сидели они рядышком в полупустой таверне – взрослый мужчина ближе к выходу, чтобы мальчишка не сбежал. А тот, хоть и уплетал из глубокой глиняной миски потрясающе вкусную кашу с мясной подливой, но все же не терял настороженности и пару раз попытался нырнуть под стол и сбежать. Но каждый раз рука странного незнакомца удерживала его на месте с цепкой точностью кошачьей лапы, накрывающей пойманного мышонка.

Он и чувствовал себя пойманным мышонком – до того мгновения, когда над ним прогремели немыслимые, невероятные слова: «Сделать, что ли, из тебя Подгорного Охотника?..»