Ольга Голотвина - Представление для богов

— Дурак и трус, — беспощадно подытожил Раш.

— Просто суеверный человек, — пожал плечами Айрунги. — Поэт Джаши сказал: «Мать суеверия — глупость, сын суеверия — страх...» Ну что ж, теперь нам идти по следу астролога Илларни.

— Это тебе он нужен. А я хочу изловить проклятого самозванца!

— Изловим, изловим... как на живца... И пошли под крышу, а то еще налетят эти, про которых и говорить не хочу...

Две тени юркнули в приоткрытую дверь.

В душной темноте на ковре вповалку храпели люди. Айрунги и Раш тихо растянулись у входа. Никто не заметил ни их отсутствия, ни их возвращения.

Таграх-дэр сопел в густой ворс ковра, горячий и влажный от его дыхания, и пытался сообразить, сколько раз — пятьдесят три или пятьдесят четыре — воззвал он к Единому. Эти благочестивые размышления были грубо прерваны. Сильная рука вцепилась ему в волосы, вздернула голову вверх. К шее прикоснулось холодное лезвие.

Оплот Горга-до зажмурился. Он понял: грянула кара Единого, которую посулили ему духи.

— Он спал? — спросил откуда-то слева глубокий женский голос. Таграх-дэр узнал его, хотя слышал лишь раз в жизни.

— Нет, — озадаченно ответил мужчина, державший нож у горла вельможи. — Вроде молился...

— Что вам нужно? — спросил Таграх-дэр, пытаясь соблюсти достоинство (а это очень трудно, если голова твоя оттянута за волосы назад, а по горлу легко гуляет острие ножа).

— Что нужно? — весело откликнулся голос с легким грайанским акцентом. — Хотим узнать, чем господину не угодила безобидная пара влюбленных. Или в Наррабане принято проводить медовый месяц в подземелье? Вообще-то мне ничего, понравилось... так необычно, такие острые ощущения! А вот ягодка моя капризничает. Спрашивает: что, у Таграх-дэра поуютнее комнаты не нашлось?

— Перестань паясничать! — раздраженно отозвалась из тьмы женщина. — Говори о деле!

— О деле, о деле... пра-авильно! Совсем забыл! Вот что значит любовь... Говори, шакалий объедок, приходилось ли тебе слышать такое имя — Илларни Звездный Голос из Рода Ульфер?

Таграх-дэр не ответил.

— Я ж тебя прирежу! — заботливо предупредил грайанец.

Вельможа вспомнил выбитую дверь подземелья, проломленную стену дома, охранника с оторванной головой — не отрубленной, а именно оторванной...

— Илларни... так звали книгочея, которого я нанял, чтобы он составил историю моих предков.

— Историю, да? Ладно, пусть будет так. А теперь скажи, медяк ты позолоченный: где сейчас мудрый Илларни?

— Я... я не знаю. Он бежал... в ночь перед вашим появлением в моем поместье.

— От тебя, похоже, все гости убегают... А ты со своими прихвостнями ринулся в погоню. Не стерпел, что история предков осталась недописанной... Ну, нашел какие-нибудь следы?

— Нет, но козопасы видели, что беглецы ушли тропами в сторону Нарра-до. Здесь, в дорожном приюте, Илларни нет.

— Во-от как? Ладно, слушай внимательно: скакать туда-сюда по дорогам тебе вредно. Можешь задницу о седло отбить. Возвращайся домой и сиди, как устрица в раковине. А вздумаешь натравливать на нас своих слуг и вообще пакостить... что ж, твоим наследникам придется вписывать в вашу семейную историю рассказ о том, что с тобой стряслось. Это будет такая грустная повесть!..

— Хватит болтать! — сердито подала голос женщина. — Он сказал все, что мог. Уходим!

Краем глаза Таграх-дэр уловил движение, которым грайанец повернул в ладони нож. Но не успел разглядеть, как рукоять ножа метнулась к его голове. Точный и сильный удар чуть повыше уха погрузил для пленника весь мир во тьму...

— Думаешь, он сказал правду?

— Уверен, что да... а значит, нам надо в Нарра-до. Лошадей придется бросить... Сейчас заберешься мне на плечи и вскарабкаешься на крышу. Я тебе снизу передам доску, положишь одним концом на крышу, другим — на ограду, потом подашь мне руку, поможешь влезть наверх. Только сама не свались.

— А не лучше ли остаться здесь до рассвета? Если налетят чудовища...

— ...то я их съем. За вчерашний день пожрать не удалось, хоть волком вой!

— Ты хоть о чем-то можешь разговаривать серьезно, шут балаганный?

— Могу. Я очень серьезно боюсь, как бы Илларни не столкнулся с этим летучим зверьем. Они ж наверняка неграмотные, его ученых трудов не читали. Слопают и не пожалеют.

— Я тоже этого боюсь, — вздохнула Нурайна, — но это еще не самая страшная возможность.

Орешек в полном изумлении чуть не уронил длинную доску, добытую с разобранной крыши конюшни.

— Вей-о-о! Да что еще страшнее может случиться?

— Илларни может попасть живым в лапы наррабанских властей и под пытками выдать тайну Души Пламени...

— Во имя Серой Старухи! В болото эту трепотню о Душе Пламени! Я сюда прибыл за моим хозяином! Чтобы вернуть его домой! Живого и невредимого! А твои сказочки меня не интересовали с самого начала!

— Ты... ты не веришь в Душу Пламени? — растерялась Нурайна.

— Верю! — огрызнулся Орешек. — И в Глиняного Человека, что детишек ворует, тоже верю, с шести лет и по сей день! Кончай болтать и лезь на крышу!

Тьма перестала быть монолитной, тяжелой и непроглядно-черной. Она струилась, редела, в нее вплетались огни светильников. Волнами наплывали, угасали и вспыхивали вновь голоса.

— ...да не мертв... сейчас очнется...

— ...плесни еще воды...

— ...открыл глаза...

Таграх-дэр лежал на спине. В ушах гулко шумело, лицо и волосы были мокрыми. Над ухом пульсировала тупая боль. Оплот поморщился и повернул голову поудобнее.

— Очухался, — услышал он над собой. — Позовите Избранного.

Этот голос не раскачивался мягкой волной. Он звучал твердо, резко и отзывался болью в затылке.

Таграх-дэр разом вспомнил все — и застонал, но не от боли, а от гнева. Да он бросит по следу этих негодяев такую погоню, что они не скроются даже у Гхуруха, в подземном царстве.

Но вспышке энергии не суждено было выплеснуться яростными и точными командами. Чья-то голова заслонила от Таграх-дэра пламя светильника. Змеиный, стелющийся по ковру голос прошипел:

— Во имя Хмурого Бога!

И в вельможе сразу онемели, застыли, умерли все чувства, кроме всепоглощающего ужаса. Он слышал о Кхархи и его жестоких слугах. Над Таграх-дэром склонилась смерть. Можно было лишь молить богов, чтобы смерть эта была быстрой и легкой.

Не сразу понял Оплот, что шипящий голос настойчиво о чем-то его спрашивает. Лишь имя Илларни, не раз уже звучавшее этой ночью, растормошило Таграх-дэра, достучалось до его замкнувшегося разума.

Лежащий на ковре человек словно раздвоился. Одна половина его существа торопливо и с готовностью, хотя и сбивчиво, отвечала на вопросы, что задавал беспощадный голос. Вторая же с безумной радостью хваталась за каждое мгновение жизни. Он все еще существует, еще может дышать, видеть, что-то говорить, не важно что, лишь бы не прекращались вопросы, лишь бы можно было ответом купить еще один бесценный миг, и еще один, и еще...