Ольга Голотвина - Представление для богов

Суховей залпом допил вино, встал, потянулся с кошачьей гибкостью.

— Попробую поверить. Моим зверям все равно надо размяться, обленились без дела. Даже если врешь — для меня потеря невелика. Но для тебя... о-о!

Мурлыкающие, как у барса, нотки в голосе атамана заставили Чинзура поежиться.

— Ты, Суховей, лучше заранее прикинь, как добычу делить будешь.

— Не бойся, грайанец, свою долю получишь, у меня без обмана...

Глухая ночь утихомирила подворье старьевщика Тхора, уложила хозяина среди подушек на мужской половине дома, смежила глаза его сестры, загнала под лоскутное одеяло рабынь, заставила даже осла и двух коз в хлеву мирно дремать на подстилке из пахучей сухой травы.

Лишь с Чинзуром не справилась ночь. Перед распахнутыми голубыми глазами грайанца проходили видения людей, которых он наяву не встречал, но которые из-за него тоже сейчас не спали. Интересно, сколько их — разбойников, которых приказ атамана выдернул из теплых постелей, из объятий шлюх, из засидевшихся пьяных дружеских компаний? Караван должен выйти на рассвете, как только будут открыты ворота, а значит, ночь пройдет в сборах.

И ему, Чинзуру, тоже дрыхнуть некогда!

Откинув циновку, грайанец пошатал несколько угловых камней, из-под которых заранее выгреб землю. Один подался с глухим чмоканьем, за ним — второй, и Чинзур юркнул в открывшуюся дыру. Вытряхивая из волос сухую глину, он огляделся. Как же хорошо, что Тхор не держит собак!

Руки проворно и тихо разбирали груду хвороста, глаза шарили во тьме — не идет ли проснувшийся в тревоге Тхор?.. Эх, было бы побольше времени, закружил бы грайанец голову Хаете, этой крепкой безмозглой девахе, уговорил бы обо брать брата и бежать за море. Вдвоем они бы поживились куда основательнее, а уж избавиться от помощницы по дороге — дело пустяковое!..

Ключ повернулся в замке. Нетерпеливые руки откинули крышку люка. Вот она, дыра, черная на черном... и холодом из нее тянет — глубоко, наверное.

Во дворе у Тхора Чинзур не заметил лестницы, а веревку раздобыть не удалось. Был лишь один способ выяснить насколько глубока сокровищница.

С замиранием сердца грайанец сел на край колодца, крепко вцепился в ледяной камень и очень осторожно свесил ноги вниз...

Удача! Это не колодец, а наклонный желоб! Можно будет, цепляясь за камни, спуститься на дно и вскарабкаться обратно!

На миг Чинзур заколебался. Страх и Жадность, хохоча, вырывали его душу друг у друга. Наконец решился: разжал левую руку и зашарил по камням в поисках неровности, за которую можно зацепиться. Вроде бы нашел выбоину, зацарапал по ней пальцами, но тут правая рука не удержалась на уступе, и Чинзур с рвущимся из горла беззвучным криком заскользил вниз. Руки яростно заскребли по камню, но желоб предательски оборвался, и вор обрушился во мрак.

На рассвете разгневанный Тхор отчитывал перепуганную сестру.

— Это что такое? — негромким страшным голосом говорил он, указывая на разбросанный хворост и откинутую крышку люка. — Ты что, овца бестолковая, запереть не могла?

— Да я заперла, — в смятении бормотала та, — крышку они сами засыпали... да ты их спроси...

— Да, конечно, спрошу! Среди бела дня подойду к уважаемым, богатым господам и спрошу: «Вы, почтенные, вчера у меня во дворе труп в подземелье скинули, так не забыли ли крышку прикрыть?..» Дура!

Хаста и сама поняла, что брякнула глупость. Люк на заднем дворе приносил брату неплохой доходец: подземелье надежно скрывало следы любого преступления, а нарры были добросовестными могильщиками.

Все же девушка попыталась объясниться:

— Да мы же все заперли... они же...

Ее оправдания были прерваны увесистой пощечиной.

— Еще врать будешь, дрянь?! То-то задержалась после этого! Знаю, чем ты тут с ними занималась, коза похотливая! Понятно, что вы про люк забыли. Хвала Единому, что ночью снизу гости не полезли! Дождешься, шлюха, я тебя саму туда скину, развлекай там нарров!

И Тхор снова влепил сестре пощечину.

Хаста-шиу была сильнее брата и с легкостью могла бы дать ему сдачи, но слово мужчины в наррабанской семье имело такой вес, что Хаста и не помышляла протестовать. Она лишь закрыла красное лицо руками и тихо поскуливала, боясь даже зареветь в голос, чтобы еще больше не разгневать своего грозного повелителя.

Брат и сестра еще не обнаружили исчезновения постояльца-грайанца, за которым крепко-накрепко велел присматривать сам атаман Суховей...

Стая гнала человека по коридорам и переходам каменного лабиринта. Вел погоню Белый Нарр, матерый убийца, ужас всего живого в подземелье.

Человек задыхался, хрипел. При каждом выдохе ему казалось, что сердце сейчас рывком окажется во рту. Беглец забыл свое имя, забыл, как оказался под землей. Он помнил одно: позади — смерть...

А смерть была уже рядом — бежала, стелясь по камням, и готова была прыгнуть на плечи.

И там, где коридор расширялся, превращаясь в просторный тоннель, длинное серое тело в прыжке настигло человека, сбило с ног. Беспощадные клыки лязгнули, разорвав жертве горло.

Белый Нарр, четырьмя лапами вцепившись в хрипящую добычу, угрожающе вскинул верхнюю, когтистую пару лап и взрычал так, как во всем подземелье умел рычать только он. Покорно взвизгивая, стая попятилась и улеглась на каменный пол, готовая ждать, когда вожак насытится.

А Чинзуру в предсмертном бреду на миг почудилось, что он нашел вожделенный клад и по локоть запустил руки в груду сокровищ. Прозрачные, как слезы, алмазы. Кровавые капли рубинов. Очень холодное, тяжелое золото...

— А знаешь, Шайса, я начинаю привыкать к запаху серы. А когда мои планы сбудутся, кто знает, может, тогда этот запах будет напоминать мне о великой борьбе и блестящих победах! Что скажешь, змей ты мой ручной?

Шайса задумчиво принюхался.

— У меня с этим запахом тоже что-то связано в памяти... в той, прежней... нет, не вспомнить... А эта статуя — ну, не могу я стоять к ней спиной! Когда отворачиваюсь, она следит за мной, я чувствую!

— Не говори ерунды, это всего лишь каменное изваяние. А тень бога, что обитает там, появляется лишь ночью.

— Все равно... не доверяю я этому истукану! Он меня тревожит! Чтоб ему провалиться в ту пустую бочку, на которой он стоит!

— В пустую бочку? О чем ты говоришь?

— Об этой пустоте, что под ним в камне... если глянуть за жертвенник.

Джилинер и Шайса удобно устроились на ведущих к жертвеннику ступенях. Каменные выступы были покрыты алым пушистым ковром, превратившись в нечто вроде скамьи: Ворон решительно отказывался сидеть по-наррабански, на полу.

Последние слова слуги так изумили хозяина, что он не поленился встать и обойти жертвенник.

— В самом деле! Ниша! Может, ты даже знаешь, зачем она?