Патриция Брей - Первое предательство

Не важно, что он не знает причины, почему чужак хотел его убить, и что он совершил, чтобы заслужить ярость лю-деи, преследовавших его сейчас. Нужно бежать. Если он останется в живых, есть шанс узнать правду. Если погибнет, то и секреты прошлого уйдут вместе с ним в могилу.

— Вы должны забраться на самую высокую платформу, — сказал смотритель.

— Зачем? — спросил Марко.

— Не хочу поворачиваться к вам спиной. Я боюсь получить удар, когда стану набирать воду в бурдюк. Вы мне не доверяете, с какой стати я должен оказывать вам подобную честь?

Джосан получил огромное удовольствие, заметив, как потемнело лицо молодого рыбака. Однако его удивило, насколько легко он сам примерил маску холодного расчета. Подобное поведение было незнакомо его природе, по крайней мере той, которую он знал до нападения. И тем не менее расчет спас его жизнь однажды, поэтому он настоял на своем, не показывая, что испытывает неловкость.

Рензо повернулся и стал подниматься по каменным ступеням. Через некоторое время за ним последовал Марко, осыпая проклятиями смотрителя, который наблюдал за мужчинами до тех пор, пока не стали стихать шаги.

— Огниво в жестяной коробке на средней полке. И вы должны процеживать масло, прежде чем заполнять лампы! — прокричал монах.

Рензо кивнул, однако вниз смотреть не стал, только поставил ногу на нижнюю перекладину лестницы и начал медленно карабкаться вверх. Марко полез за ним.

Джосан боролся с искушением окликнуть старика, постараться все объяснить в последний раз. Неправильно вот так расставаться. Предать дружбу, которая поддерживала пять лет. Наверняка им есть что сказать друг другу. Но как можно объяснить другому то, чего не понимаешь сам? Рензо удовлетворит только правда, а монаху нечего предложить, только вопросы.

Поэтому он стоял и смотрел, как две фигуры карабкаются по лестнице, пока их тела не стали едва различимы. Наконец смотритель увидел небольшой кусочек дневного неба, появившегося наверху, когда рыбак открыл деревянный люк, и сначала он, а потом и Марко взобрались на платформу. Развернувшись, Джосан вошел в кладовую, понимая, что времени очень мало. Он надеялся на Рензо, что тот терпеливо останется наверху, пока не убедится, что монах удалился, но Марко, без сомнений, попытается спуститься, как только монах перестанет за ними наблюдать.

Железный прут по-прежнему стоял в дальнем углу — удобный случай, чтобы им воспользоваться. Смотритель в последний раз взглянул на убийцу, а потом вышел из башни. Закрыв плотно дверь, он продел прут в металлические прорези, которые держали ставни закрытыми, когда наступала зима. Теперь их можно открыть только снаружи.

Вряд ли Марко помнит о пруте, поскольку им никогда не пользовались, когда деревенские жители возвращались на остров, однако Рензо прекрасно о нем знал. Возможно, он промолчал ради дружбы, желая дать бывшему товарищу фору во времени.

А впрочем, старик мог просто обо всем забыть, растерянный и расстроенный появлением трупа незнакомца и осознанием, что друг оказался не тем, за кого себя выдавал.

Странно, но Джосан чувствовал себя намного хуже из-за потери доверия Рензо, чем из-за убийства человека. Он утешал себя мыслью, что старик в безопасности. В кладовой достаточно еды и воды, а через день или два кто-нибудь из деревни пришлет людей на поиски пропавших мужчин.

Монах взобрался на дюну и прошел по тропинке к домику. Он не спускал руки с кинжала, однако его никто не ждал, и напряжение отпустило — хорошо, что в хижине не было чужаков. Смотритель снял с крючка кожаный мешок и уложил на кровать. Не теряя времени, собрал еду для путешествия: высушенную рыбу, куль с бобами и просом, чтобы сварить кашу, задумался, брать или не брать маленький кувшин с медом, а потом безжалостно выложил, поскольку тот оказался слишком тяжелым. За припасами последовали две туники, запасные леггинсы и письменные принадлежности.

Джосан засомневался, когда на глаза попались журналы, занимавшие почетное место на полках, каждый завернут в кожу, чтобы защитить от воды и насекомых. Копии, ведь оригиналы отсылались в коллегию. Дневники включали пять лет его жизни как смотрителя маяка, а также отчеты тех, кто был до него. Просто преступление оставлять их здесь на попечение деревенских жителей, не умевших ни читать, ни писать на икарийском диалекте, который использовался учеными.

И все-таки он не мог взять журналы с собой. Даже засомневался, имеет ли право пользоваться ими. Лучше оставить здесь. Рензо проследит, чтобы с ними все было в порядке, поскольку именно он станет следить за маяком, пока не приедет новый смотритель.

Человек, в ком уверено Братство. Ученый и монах. Мирный и внимательный. Тот, кто помнит свое прошлое, и чье будущее не сулит страхов и изгнаний.

Джосан покачал головой, чтобы мысли прочистились и просветлели. Отвернувшись от журналов, взял два бурдюка и наполнил водой, потом вернулся в хижину, повесил за плечи мешок, скатал одеяло в тонкий сверток и продел между лямками.

Оставив хижину позади, монах взобрался на вершину дюны, остановившись на мгновение, чтобы в последний раз взглянуть на маяк — темно-серые камни, непоколебимо выстоявшие против сил времени и природы.

Он провел на острове пять лет. Это единственный дом, который Джосан помнит, поскольку годы, проведенные в коллегии, покрыты дымкой, да что и говорить — все годы до лихорадки вспоминаются с трудом. Он помнит, как это — проснуться, когда тело разваливается на части от боли, не зная, где ты и как тебя зовут. Постепенно память возвращалась, но отрывками и кусочками, будто древняя мозаика, в которой отсутствует большая часть плиточек с рисунком. Смотритель помнил, как монахи говорили, что нужно благодарить богов за то, что те оставили ему жизнь. Что не нужно беспокоиться из-за пропавших воспоминаний, а воздать хвалу, что можно продолжить службу Братству. Джосан принял их решение, и хоть ссылка раздражала, у него не имелось причины спрашивать о мотивах.

Монах не знал, когда и где он мог научиться драться, и кому понадобилась его смерть. Но все ответы, которые он искал, были где-то рядом. Где-то. И только самому нужно решать, достаточно ли у него смелости встретиться лицом к лицу с прошлым, несмотря на все, что там можно открыть.

Как бы то ни было, лучше принять себя убийцей, чем прожить жизнь, полную лжи.

Ученые Братья гордились, что жили жизнью простой, пренебрегая всем, что могло оторвать их от поиска знаний. Считалось, что монах предпочтет остаться без еды на неделю в обмен на ознакомление с редким манускриптом. С самого рождения Джосан жил согласно законам Братства, выполняя самые разные задания во имя науки. И последние пять лет он провел в обстановке более чем спартанской. Если бы его спросили, какими были эти годы, ответ звучал бы так: жизнь в нужде и лишениях, но по собственному выбору.