Александр Прозоров - Возвращение

— Еще один колдун? — удивилась девушка. — Коли так — гребешок давай. И платье новое хочу. И сапожки.

— И мне туфли, и мне сарафан! — забеспокоились навки.

— Ух ты! Как вам тут вольготно живется, — удивился Середин. — Кто это вас к подаркам приучил?

— Хозяин здешний. Он плохой, — пожаловалась навка из озера. — То подарком приманит, то серебром шугнет. И не знаешь, когда чем приветит. Плохой.

— Но не уходите ж…

— А куда? В одних местах людей нет совсем, в иных сетями все заставлено, вода вонючая и шума много. Здесь лучше.

— И подарки дарят…

Краем глаза Олег заметил, что мавка пытается прокрасться вокруг черты и, не поворачивая головы, расстегнул сумку, нащупал банку с освященной солью. Против нежити она была даже действеннее, нежели перец с табаком — но не давала никакой защиты от животных. Зато супротив пресноводных тварей…

— Знаешь, как я утопла? — радостно завопила девушка у него за спиной.

— Знаю.

Ведун сыпанул соль из горлышка банки на ладонь, метнул через плечо. Тут же шумно плеснула вода. Олег обернулся — берег был тих и пуст.

— Знаю, — повторил он. — Навки тонут просто по несчастью, русалки топятся от любви искренней, что способна даже назад к жизни их возвратить. И только мавки тонут от злобы или из мстительности. Наказать своею смертью кого-то хотят. Русалкам в таких тихих местах взяться неоткуда, несчастные влюбленные в курорты не катаются. А вот мавки найдутся в любом месте. Приятно познакомиться, родственницы.

Он натянул штаны, опоясался, перекинул майку через плечо, забрал спиннинг и отправился в скит.

— Интересно, почему из утонувших мужиков выходят только утопленники, а из теток — такое разнообразие водяных тварей? Где справедливость, где равноправие? Куда смотрят правозащитные организации?

К ужину антиквар вернулся с десятком окуней и двумя судаками в полтора локтя каждый. Однако гордился он недолго. Моторка смоталась за рыбаками, и вскоре Алексей с Борисом разложили на травке у крыльца двух полуторапудовых сомов длиною в рост человека. Прочий улов оставался в садке серебристой грудой. Все равно на фоне этих рыбин уже ничто не могло произвести впечатление. Сперва друзья сфотографировались у добычи вдвоем, потом — с проводниками и, наконец, позвали для общего снимка всех гостей скита. Наверное, не столько для фото, столько ради хвастовства.

— Ну, поздравляю мужики, — кратко и искренне выразил общее мнение Тюлень. — С вас причитается. Проставляетесь!

Так что ужин начался с шампанского для дам и холодной, как горный снег, водки для мужчин. Зина с Линой в этот раз тоже выбрались к столу и вяло ковыряли запеченную в лотках буженину, закусывая ее хрустящими салатными листьями. Вниманием прочих завладели рыбаки: они увлеченно рассказывали, как выводили из глубины этих монстров; показывали окровавленные руки — каждый по паре раз за шнур ухватился; припоминали еще одного, третьего сома, что порвал немецкий добротный шнур, словно гнилую нитку. Выглянул из воды, доплыв до самого берега, потом развернулся — и ушел. А голова была — не обхватить. А длина — как полторы моторки. А пасть — человек занырнуть может…

Прерывал увлеченную парочку только Сергей. Но по вполне уважительной причине: за каждый подвиг рыбаков следовало хлопнуть хотя бы по рюмашке.

К тому времени, когда к причалу, сыто урча мотором, привалила другая моторная лодка, уже начало смеркаться. Служащие, оставив гостей, ушли на причал. Тюлень предложил выпить за них, чтобы и дальше так же на совесть старались для гостей. Не успел он опрокинуть рюмочку, как в столовую заглянул один из молодцев:

— Сударь, куда ваш камень ставить?

— Уже привезли? — встрепенулся Тюлень. — Иду, иду…

Он выскочил из комнаты, но минут через десять вернулся, сияющий, как тульский самовар, с фотоаппаратом в одной руке и сверкающим черепом в другой:

— Теперь на мой улов пошли любоваться! Такого вы ни на какую блесну не заловите. — Он замахал рукой: — Пошли, пошли, общее фото на память. Теперь моя очередь.

Камень стоял аккурат в воротах скита, поверхностью с рунами обращенный к дому. Его придерживал паренек из персонала. Точнее, приглядывал, чтобы, подпертая двумя палками, находка не опрокинулась.

На улице было влажно, стояла приятная прохлада. Природа отдыхала после дневного зноя. Отдыхала с таким наслаждением, что вокруг не раздавалось ни единого звука: ни шелеста ветвей, ни плеска волн, ни крикливого пения лягушек, ни стрекота кузнечиков и цикад.

— Сюда, сюда вставайте, — суетился Тюлень. — Справа и слева. Я в центре сяду, с черепком. Ваня, иди сюда. Как я в кадр попаду, коли сам же снимать стану? Щелкни нас, сделай милость.

Запечатлевшись на фоне находки, все вернулись обратно в столовую. Сергей потребовал себе еще одну рюмку, поставил ее перед водруженным на стол черепом и торжественно провозгласил:

— Ну, тварь древняя, неведомая, пора тебе к жизни возвращаться. Папой клянусь, теперь мы с тобой ни за что не расстанемся.

На улице что-то оглушительно грохотнуло, свет в комнате мигнул, загорелся ярче и снова погас — на этот раз окончательно.

— Что за черт? — послышался в непроглядной после яркого света темноте голос Тюленя. — Кто-то мою клятву так захотел подтвердить?

Зина и Лина рядом с ним с готовностью захихикали. На другом конце комнаты что-то загрохотало, кто-то из женщин наивно предложил включить телевизор — чтобы хоть что-то видно было.

Глаза мало-помалу привыкали к темноте. Постепенно из черноты вокруг проступили серые прямоугольники окон, коричневые линии столов, жутковатый скелетообразный фикус.

— Простите, судари и сударыни, — прибежала женщина, что встречала гостей в первый день. — Там что-то с генератором случилось, ребята уже разбираются. Электричество будет с минуты на минуту, а пока я принесу свечи.

Одна из девиц Тюленя взвизгнула, потом кокетливо захихикала. Сергей довольно гоготнул:

— Темноты боишься? Сейчас бубука из угла полезет! Давай, рыбки попробуй. Не потолстеешь ты с нее, только фосфора в мозгах прибавится.

В холле разгорелся алый трепещущий свет, приблизился к двери — в столовую вошла женщина с подносом, светящимся, как торт на дне рождения, и принялась расставлять вдоль столов на деревянных подставочках свечи.

— И сюда, сюда еще одну, — потребовал Тюлень, приподняв черепушку. Служащая послушно вставила одну из коротких свечек под основание, и костяшка тут же ожила, глянув на мир кроваво-алыми яркими глазницами. — Классно получилось! Ну что, мужики? Давайте еще по одной, за романтику!

Зина и Лина завизжали одновременно, указывая пальцами на стену, секундой позже к их крику присоединилась Гарита. Рыбаки вскочили, попятились и прижались спиной к окну. Урсула ойкнула и схватила Олега за руку, антиквар же просто застыл с открытым ртом и недонесенной до него вилкой с ломтем форели. Крест у левого запястья ведуна начал стремительно наливаться жаром.