Александр Прозоров - Каменное сердце

— Гендерные шовинисты. Ненавижу… — Она присела и вытерла клинок о штаны убитого врага.

— Во имя Сварога! Кого я привезу папе с мамочкой? Чингисхан сплошной, а не девка.

— Не нравлюсь? — Она наконец сдернула закрывающий лицо платок, отвела руку с ним в сторону, разжала пальцы.

— Нравишься… — печально признал ведун.

— То-то же… — Кошачьим движением она оказалась рядом, губы к губам. Олег прильнул к ней в горячем поцелуе, ладонью расстегнул ее пояс, запустил ладонь под завязки штанов, не забывая крутить глазами по сторонам. Битва еще не утихла, а они находились во вражеской цитадели. — Ты куда смотришь, негодяй? Я здесь!

Рука девушки рванула его ремень, нашла завязки штанов. Ее шаровары уже начали сползать, и молодые люди, путаясь в одежде, повалились набок.

— Куда ты смотришь? Я хочу, чтобы ты приласкал мне грудь. Смотри на меня… — Ее губы были раскаленными, как огонь, а глаза горели, как у хищного зверя. — Куда ты смотришь? Тебе мало меня? Ты хочешь кого-то еще?

Роксалана рывком опрокинула его на спину, оседлала, ощутила его плоть, резко опустила бедра и выпрямилась, закрыв глаза и закинув шамшер за затылок.

— Да… — Олег уронил руку с мечом, подчиняясь буйству неугомонной спутницы, прикусил губу. — Проклятие!

— Ты чем-то недоволен? — наклонилась она и горячо выдохнула в самое лицо.

— Не могу понять, в раю я или в аду! — Он стрельнул взглядом по площадке и резким толчком перевернул оба тела, оказавшись сверху. Опустил меч рядом, чтобы находился рядом с ладонью, прижал руки девушки к камням: — Знай свое место, женщина.

— Ах ты… — Она напряглась, попыталась его сбросить, но так получилось, что лишь подалась навстречу. Снова и снова, сильнее и сильнее. Наконец обмякла, прошептала: — Да… Твоя я, твоя, твоя… — Рука с саблей взлетела вверх, руки девушки сомкнулись за его спиной, прижали с невероятной для столь хрупкой леди силой: — Твоя, мой хороший, твоя…

И они окончательно растворились в омуте страсти.

А город просыпался — просыпался в ужасающем ночном кошмаре, когда воинам прямо в постелях приходится хвататься за меч, когда девушек будят в темноте чужие руки, а простые смертные открывают глаза только для того, чтобы умереть. Город просыпался в криках, звоне стали, грохоте вышибаемых дверей и окон.

Олег это понял, лишь когда Роксалана разжала свои объятия. Впервые вспомнил, что помимо них есть еще внешний мир.

— Как хорошо, Олежка. Как хорошо… — улыбнулась девушка. — Скажи, ведь правда: ради такого стоит ощутить чужой меч возле своего сердца и снести голову какому-нибудь негодяю?

— Без отрубленных голов это тоже получается неплохо.

— Какой ты бесчувственный, Олежка, даже не ожидала. Когда это просто так, то это… Как тренажер. Подвигался, устал, получил удовольствие, потратил калории. А здесь… Здесь — это уже жизнь. Чувствуешь: вот она! Мы живые! Что, опять посоветуешь железную паранджу?

— Предлагаю сделать хотя бы шлем. Инструмент у меня есть, время тоже. Раньше, чем через два дня, кочевники из этой крепости не уйдут. Никакой силой не выгонишь.

— Какой ты прагматичный… Давай лучше стену осмотрим. Ночь длинна. Тут еще так много забавных мест.

Как и ожидал Олег, никаких требований ему выставлять не пришлось. Кочевники сами прикинули общую добычу, сами оценили его вклад во взятие крепости и сами отсчитали долю. То, что он не принимал участия в разграблении, значения не имело. Тот, кого на общем пиру угощают головой, не обязан мараться в столь грязном развлечении. Его задача — сделать так, чтобы развлечься смогли другие. В итоге, личный обоз посланника ворона увеличился примерно в два раза — до двадцати повозок. Скота в крепости почти не нашлось, а невольницы, которых привели к юрте, после выхода Роксаланы наружу бесследно испарились. Так быстро, что Олег не успел даже оценить, сколько их там было.

На третий день победители гордо прошествовали через крепость и двинулись дальше. Двадцать четыре повозки, табун и отара. Все свое добро: юрты, добычу, припасы — кочевники оставили в лагере. Какой смысл тащить с собой целых десять дней то, что потом все равно придется везти обратно? Там же остались и два десятка раненых, семеро убитых и четыре десятка просто слабых, старых и больных нукеров: охранять добычу, оборонять лагерь и захваченную крепость.

— Надеюсь, ты угадала с телефоном и телеграфом, и про нас западнее Бигорана никто не знает, — покачиваясь в седле, сказал спутнице Середин, когда они миновали уже второй постоялый двор с плотно запертыми, несмотря на ясный день, воротами. За стенами маленьких крепостиц и окрестных домов не было видно ни скота, ни людей. — Потому что, если нас повяжут со всем этим обозом в глубине страны, сидеть нам на колу придется точно. Обоим. И четыре с небольшим сотни бойцов при столкновении с настоящей, многотысячной армией Булгара нас никак не спасут.

— Ерунда, Олежка, — махнула рукой Роксалана. — Это же средневековые дикари. Откуда у них приличная связь? Откуда они могут знать, что творится уже в десятке километров, за линией горизонта?

— Про гонцов никогда не слышала? А про почтовых голубей?

— Глупости все это. Мы так быстро взяли город, что никто не успел ничего написать и никого отправить. Успокойся. Подумай, сколько времени займет путь в Муром через Урал? Месяц идти обратно, еще пару недель через горы, и месяца два, коли с такой скоростью, да через степи к Волге, — загнула она пальцы и добавила: — Через зимние степи. Да еще, между прочим, тебя там два колдуна поджидают, забыл?

— Колдунов, пожалуй, там уже нет. Вниз по Уралу за мной погнались. Насчет крюка ты права, отсюда до Мурома меньше месяца осталось. Есть смысл рискнуть. Вот только… — Он оглянулся на гордых кочевников, скачущих с пиками, щитами и луками, да еще в трофейных булгарских доспехах. Не все, конечно — но полсотни воинов уже приоделись. — Вот только, мне кажется, наша свита привлекает к себе слишком много внимания. Без них, просто с обозом и небольшим стадом, мы выглядели бы… э-э-э-э… более толерантно…

Роксалана тоже оглянулась, пожала плечами. Олег придержал скакуна, поравнялся со старостой:

— Прости за беспокойство, уважаемый Бий-Султун. Вы проводите нас до самого конца? Не оставите одних?

— На тебе милость богов, чародей, — покачал головой кочевник. — Ты тот, кто приносит добычу. Мы не оставим тебя никогда.

— Ты успокоил мою душу, — кивнул Середин и снова нагнал Роксалану.

— Не бери в голову, — успела она заговорить первой. — Без конных сотен мы, наверное, покажемся безопаснее. Но самим нам будет куда безопаснее с ними.

Заночевали путники на половине перехода между двумя постоялыми дворами — все равно ворота во всех закрыты. Поутру двинулись дальше по тракту вдоль Камы и докатились до очередного города. Размера он был скромного, метров двести в диаметре, стоял на круглом островке за деревянными стенами, обнесенный рвом, судя по всему, достаточно глубоким — кувшинки росли лишь у берега. Перед рвом на добрых полкилометра тянулись слободы: ремесленные мастерские, домики с огородами, сараи непонятного назначения, кузни. Правда, сейчас эти кварталы пугали мертвой тишиной: ни единого человека, ни единой козы или даже курицы, за распахнутыми дверьми виднелись совершенно пустые сени, горницы, верстаки. Народ, забрав все, что представляло ценность, спрятался за стены. Остались заборы да избы. Но и то, и другое срубить заново труда не составляет: густой и бескрайний сосновый бор различался километрах в пяти на юг от реки.