Александр Сухов - Мир Деревьев

Через час Феллад окончательно оклемался. Открыв глаза и увидев дощатый потолок над головой, поначалу он не понял, где находится. Постепенно память начала к нему возвращаться, он вспомнил, как опрокидывал в себя спиртное одну чарку за другой, а также вкус соленого огурца и сочной оленины и… все. Когда и при каких обстоятельствах он оказался лежащим на постели своего учителя, он так и не смог припомнить. Еще в голове возникали какие-то смутные образы, будто он принимал какое-то снадобье, от которого ему стало очень плохо, а еще пару демонических глаз, полыхающих адским огнем. Однако все эти видения, скорее всего, были гротескным плодом его сознания, деформированного действием алкоголя.

– Наконец-то, очухался! – Услышал он бодрый голос учителя. – Горазд ты дрыхнуть, паря, а пить не умеешь. Ничего, дело поправимое, в лагере научат и не только пить, но и кое-чему еще. Поднимайся, Фелл, вмажем еще по грамулечке и разбегаемся.

При одном упоминании о спиртном Феллада передернуло, будто к его носу поднесли емкость, которой обычно вычерпывают лагерную выгребную яму, причем доверху наполненную известным содержимым. Съеденное за столом неудержимо устремилось на волю и лишь огромным усилием воли ему удалось сдержать рвотные позывы и не опростоволоситься окончательно в глазах уважаемого человека.

Пархай будто прочитал все, что творится на душе юноши. Он молча плеснул в его чару, сотворил из куска оленины и соленого огурца некое подобие бутерброда и, подойдя к топчану, сунул все это в руки страдальца. При этом добродушно пробубнил:

– Держи уж… задерживаешь дыхание, выпиваешь нектар и сразу закусываешь. Уверяю, тебе тут же полегчает.

При слове «нектар» Феллада снова передернуло. Не медля ни мгновения, он сделал все так, как советовал многоопытный Пархай. Крепкое пойло как в первый раз опалило внутренности нестерпимым огнем, но соленый огурчик и кусок оленины стали своеобразным компенсатором, смягчившим ударное действие выпивки. Через какое-то время угрожавший взорваться желудок успокоился, и от него по всему телу начали расходиться волны блаженного тепла. Кроме того, на глаза Феллада начала вновь наползать розовая пелена благодушия. Мир вдруг стал прекрасен во всех его проявлениях, а люди все без исключения – братьями и сестрами, даже те, которых он не очень уважал и любил. Ему вдруг захотелось разодрать на груди рубаху, запеть какую-нибудь песню, да так, чтобы громко и от души. К сожалению, разорвать рубаху он не мог, поскольку с самого раннего детства не признавал никаких предметов одежды за исключением набедренной повязки или, на худой конец, шортов. Но песню все-таки попытался исполнить и лишь благодаря превентивным действиям Пархая вовремя успокоился и не стал посмешищем всего учебного центра.

– Все! – раздраженно сказал Пархай, – собираешь манатки, и чешешь отсюда на все четыре стороны, но чтобы ровно через два дня появился в полевом лагере в районе реки Убанги. Насколько я помню, в тех местах три года назад пропал твой отец. Ну что же, понимаю твой выбор, сочувствую, но найти его ты вряд ли сумеешь – там самая дикая сельва и всяких прожорливых тварей… – не закончив мысль, Пархай задумался, будто вспоминал о чем-то сокровенном, однако, минуту спустя, продолжил: – Ты вот чего, сгоняй-ка на родину, навести матушку, тетушек и прочую родню. В Афру не торопись – еще осточертеет вся эта экзотика, особенно во время одиночных разведрейдов…

Лишь покинув избушку Пархая Лихого, Феллад сообразил, что он так и не понял, для какой надобности его вызывали к высокому начальству. Не для того же, все-таки, чтобы одурманить алкоголем, дать выспаться и едва ли не пинком под зад выдворить за пределы начальственных апартаментов. Молодой человек недоуменно пожал плечами и неуверенной походкой потопал к своему вигваму, с целью немедленно приступить к исполнению приказа своего командира.

В родные места он попал уже ближе к вечеру. Солнце едва коснулось верхушек деревьев, и дневная жара потихоньку начинала спадать. Три года юноша не был в Урочище Единорога и как-то особенно не страдал, но, вернувшись, испытал ни с чем несравнимое чувство радости и еще какие-то ощущения определенно положительного свойства, описать которые словами не был способен.

Первым, кого Феллад повстречал на окраине Урочища Единорога, был старейшина клана Единорога Харт. Глава сельской администрации поначалу даже не признал в высоком статном юноше того Феллада сына Рыжего Дрока и Виолы Крапивы, которому три года назад лично давал путевку в жизнь. Однако, узнав, неподдельно обрадовался, поскольку всегда симпатизировал «несчастному сиротинушке». Собственно причины его симпатии скрывались в том, что в детстве Феллад предпочитал проводить свободное время вне границ поселения, поэтому никогда не раздражал кого-либо из взрослых разного рода хулиганскими выходками. Иными словами наш герой попросту не давал повода сердиться на себя, хотя в лесу проказничал не меньше своих сверстников.

Около четверти часа они общались. В основном говорил староста, а Феллад лишь слушал. За это время он узнал много всякого разного. В основном говорливый Харт рассказывал о людях мало знакомых, поэтому не интересных. Лишь весть о том, что Зильда – его бывшая любовь через год после его убытия в школу пластунов вышла замуж за Лопоухого Заппу и теперь нянчит годовалого сынишку, к великому его удивлению немного зацепила. Впрочем, не настолько, чтобы тут же начать кусать локти об упущенном семейном счастье. Еще Феллад отметил для себя, что никто из многочисленной родни, время от времени наведывавшейся к нему в училище, ни словом не обмолвился об этом факте – берегли его, наверное.

Не дослушав словоохотливого старосту до конца, Феллад не очень вежливо перебил его и, сославшись на усталость, направился к своему Родовому Дереву.

Соплеменники сначала его не узнавали, а, признав, приветливо улыбались и рассыпались в комплиментах по поводу вполне очевидных фактов: как он вырос, повзрослел, заматерел. И не мудрено – три года назад из Урочища Единорога в школу пластунов отправлялся стройный юноша хоть и жилистый, но все-таки определенно худосочный в сравнении с некоторыми своими сверстниками. Теперь же по главной улице родной деревушки плавной походкой шел настоящий матерый волкодав, один лишь мужественный вид которого заставлял трепетать сердца встреченных им женщин вне зависимости от их возраста и семейного положения, а мужчин выпрямлять спины и раздвигать как можно шире плечи.

Неподалеку от своего Родового Дерева он увидел стайку весело щебечущих молодых мамаш, выгуливающих на свежем воздухе своих несмышленых чад. Среди этой толпы определенно выделялась красотой и статью его бывшая подруга, а теперь законная супруга Заппы Лопоухого. При виде приближающегося молодого человека женщины притихли, а, узнав, громко и весело поздоровались. Феллад никогда не жаловался на зрительную память. Практически все дамы были ему знакомы еще по детским играм, поэтому он вежливо поприветствовал каждую поименно, не упустив возможности отсыпать полновесный комплимент ей, и ее обожаемому отпрыску.