Сергей Шведов - Соколиная охота

– Пугает, государь.

– Выходит, ты признаешь за языческими богами если не величие, то хотя бы способность влиять на ситуацию.

– Дьявол многолик, – поморщился Раймон.

– Возможно. Но моя матушка была уверена в том, что, обращаясь к этим силам, она не рискует своей душой. Хотел бы я знать, на чем покоилась эта ее уверенность.

Раймон удивленно посмотрел на короля. Для него не было секретом, что Карл был привязан к своей матери. Однако король вздохнул почти с облегчением, когда узнал о ее смерти. Возможно, Карл считал, что шашни Юдифи с языческими богами и их ближниками погубят не только ее, но и его душу.

– Но ведь это будет божий суд, Раймон. Его признали таковым все франкские епископы. Следовательно, никто потом не в силах будет отменить его результаты.

– Я не понимаю тебя, государь! – воскликнул почти с испугом граф Лиможский.

– Ты согласен, что победа двух юнцов над испытанными бойцами возможна только благодаря чуду?

– Допустим.

– Божьему чуду, Раймон, а не дьявольскому наваждению. Если дьявол явится на божий суд, объявленный епископами, то, значит, грош цена таким служителям церкви. Значит, все обвинения в адрес меня, моей матери, моей жены, моего сына – не более чем происки врагов, не только моих, но и всей христианской церкви. Бог сам рассудил, кто ему ближе – Эд с Руальдом или Людовик с Олегастом. И тогда я смогу с чистым сердцем сказать, что она права, и не волноваться больше за свою бессмертную душу.

– Кто она? – не понял Раймон.

– Моя матушка Юдифь.

– Так ты считаешь, государь, что божий суд может стать для нас отпущением всех прошлых грехов? – дошло наконец до графа Лиможского.

– Да, Раймон. После чуда, явленного самим богом, никто не вправе будет бросить тень на имя моей матери, на имя моей жены, на имя моего сына, на мое и на твое имя. Даже слово папы ничто против слова вседержителя, не говоря уже о кознях епископов и королей. Это будет не только прощением всех прошлых грехов, но и оправданием будущих. Теперь ты понял, что нужно сделать?

– Надо помочь чуду состояться, – неуверенно усмехнулся Раймон.

– Ты ловишь мои мысли на лету, граф Лиможский. До сих пор у меня еще не было столь сообразительного коннетабля. Ты отправишься в Реймс, граф Раймон. У тебя там будут союзники. Прежде всего это ярл Драгутин, которого не без основания считают отцом графа Олегаста. Затем Воислав Рерик, ныне граф Ютландский. Ну и наконец, король Лотарь, которому усиление дяди Людовика станет поперек горла. Я не жду от тебя чуда, Раймон, но очень надеюсь, что ты помешаешь нашим врагам исказить волю создателя.

Что и говорить, задача, поставленная королем Карлом перед графом Лиможским, была не из самых легких. Правда, Карл за усилия, потраченные на решение этой задачи, заплатил вперед. Другое дело, что дарованное им звание коннетабля может легко обратиться в усмешку дьявола, если два юных сеньора падут на божьем суде. А такой вариант как раз и был наиболее вероятен.

Эду Орлеанскому едва перевалило за сорок. Это был очень опытный рубака, и кому как не Раймону Рюэргу, не раз бившемуся с ним плечом к плечу, было это знать. Еще более искусным бойцом был тридцатилетний Руальд Неверский. Господь не наградил его выдающимся умом, зато компенсировал этот недостаток силой и ловкостью. Даже сам Раймон не рискнул бы встретиться лицом к лицу на ристалище с этим бешеным быком, а у юного Олегаста и вовсе нет ни единого шанса.

Карлу легко рассуждать, сидя в замке Лорж, а каково будет Раймону Рюэргу противостоять могущественным врагам. Ведь за спиной у Эда и Руальда два самых умных и хитрых в империи человека, король Людовик Тевтон и монсеньор Николай. Уж эти-то точно не упустят шанс, который им по глупости предоставила королева Тинберга. Конечно, Раймон мог бы переметнуться на их сторону, но вряд ли это спасет ему жизнь, не говоря уже о положении. Графство Лиможское – слишком лакомый кусок, чтобы его оставили потомку Меровея Венделика. И Тевтон, и будущий папа сделают все возможное, чтобы отправить на костер или на виселицу одного из последних представителей царственного рода. Значит, Раймону остается только одно – спасать себя, спасать Тинбергу, спасать короля Карла, опираясь при этом на помощь людей, которые еще недавно были самыми лютыми его врагами.

Въезд Людовика Тевтона в Реймс был обставлен с невероятной пышностью, и хотя в город въезжал не победитель, а гость, почти все нейстрийские и аквитанские сеньоры, прибывшие на сейм, поспешили засвидетельствовать ему свое почтению. Уже по этому рвению вассалов короля Карла можно было почти безошибочно предсказать решение грядущего съезда франкской знати. Правда, сейму должен был предшествовать божий суд, но никто из сеньоров практически не сомневался в его исходе. Похоже, это был просто жест отчаяния со стороны похотливой ведьмы Тинберги, которая в страстном желании спасти свою никчемную жизнь готова была пожертвовать и сыном Людовиком, и юным любовником Олегастом, которого в Реймсе уже открыто называли сыном дьявола. Многие даже считали, что божий суд – слишком большое снисхождение для ведьмы, в виновности которой никто уже практически не сомневался, но в данном случае сеньорам приходилось считаться как с древним обычаем, так и с позицией, занятой графом Реймским и епископом Гинкмаром.

Король Людовик Тевтон был столь любезен, что лично навестил монсеньора Николая, остановившегося в одном из самых красивых домов Реймса, принадлежащем богатому здешнему торговцу.

– Рад видеть вас в добром здравии, монсеньор, – вежливо склонил голову Людовик перед будущим папой.

Секретарь папской курии в долгу не остался и воздал внуку Карла Великого почести, достойные императора. В сущности, сделка между ними уже состоялась, осталось обговорить кое-какие мелкие детали, одновременно продемонстрировав окружающим крепость союза, возникающего на развалинах Западного франкского королевства. Людовик Тевтон многие годы, не спеша и не суетясь, продвигался к титулу императора и теперь благодаря соглашению с монсеньором Николаем ему осталось только руку протянуть к вожделенной короне. Монсеньор Николай тоже не оставался в накладе. По мнению многих, папская тиара вполне заслуженно увенчала бы путь великого труженика и борца с ересью, положившего тридцать лет жизни ради торжества христианской религии.

– Я надеюсь, монсеньор Николай, что сюрпризов не будет.

Людовик Тевтон говорил тихо, не повышая голоса, и всем присутствующим приходилось напрягаться, чтобы не пропустить ни единого слова из речи будущего императора. Внук Карла Великого чисто внешне сильно проигрывал своему деду, которого многие присутствующие, люди далеко уже не молодые, помнили очень хорошо. И осанка, и рост, и выражение лица Людовика Тевтона выдавали в нем человека заурядного. Спасали положение разве что глаза, почти бесцветные, но неожиданно цепкие и властные. Людовик был на двадцать лет старше своего брата Карла, ему уже давно перевалило за пятьдесят, но в его худощавой фигуре еще чувствовалась сила. Монсеньору Николаю очень хотелось надеяться на то, что длинные пальцы Тевтона, которые сейчас вцепились в наполненный до краев серебряный кубок, сумеют удержать и императорскую корону.