Азамат Козаев - Ледобой. Круг

– Зачем понадобилось покойницу раскладывать на полу косым крестом? И как она сюда попала? – Расшибец обошел вокруг останков, непонимающе мотая головой. – Отчего померла? Кости вроде целы.

– Ты говорил, тот дружинный… имя забыл… – Ворожец повернулся к Безроду.

– Хадсе, – буркнул Сивый.

– …Хадсе нашел тебя в пещере в самую злую зимнюю ночь и ту пещеру отыскать потом не смогли, как ни старались?

Безрод молча кивнул.

– Надо что-то говорить или сам догадаешься?

Сивый легкими движениями гладил скелет, положил пальцы на череп и провел по воображаемому лицу, по щеке, лбу, шее. Что-то шептал, коротенькое словцо, всего-то пару раз открыть рот, два раза выдохнуть.

– Вот и свиделись. – Ворожец тяжело поднялся, отошел к сыну.

Безрод неподвижно стоял на коленях у тела и безостановочно гладил останки. Походники мрачно переглядывались, а сверху, через трещину, сыпал колючий промозглый дождь.

Будто не было вчера бури. Солнце сияло остервенело, так же мальчишки избивают ни в чем не повинную крапиву. Она ведь не виновата, что кусается. Улльгу волоком вытащили из расщелины и спокойное море приняло корабль, словно бабка-повитуха новорожденного. Негой и умиротворением дышали лазоревые воды, небо слепило голубизной, и Гюст у кормила с недоумением взирал на овчинные верховки, горкой лежащие рядом. И это пришлось вчера надевать, дабы не замерзнуть?

– Я не знаю, как она попала в пещеру. – Стюжень и Безрод сидели под бортом. Останки забрали, и теперь они лежали в плаще под мачтой. – Может быть, через расщелину в скалах. Уверен, отойдем подальше в море и, если вздумаем вернуться, пещеры не найдем.

Безрод слушал молча. Мрачно выглядывал исподлобья на середину палубы и катал по губам длинный яблочный черенок. Ни за какие коврижки ворожец не согласился бы сейчас заглянуть Сивому в глаза. Хватит и того, что холодом несет, ровно в подвал спустился.

– Зачем Хадсе сложил ей руки-ноги в крест?

Стюжень покосился и усмехнулся. Зачем, зачем…

– Не уверен, что Хадсе. Ему незачем. Попал в пещеру с моря или провалился в трещину, увидел бабу, уже мертвую, мальчишку рядом на овчине, подошел. Ребенка забрал, бабу оставил; мыслю, так все было. И лишь по одной причине Хадсе мог оставить твою мать распростертой в крест.

Безрод повернулся, верховный спрятал глаза.

– Был кто-то еще. Тот, кто принял ее последний вздох и сложил в крест. Не с руки было Хадсе встревать между ними со своим порядком. Руки на груди, руки вдоль тела… Пустое. Он и не встрял. Мудрый вой. Куда теперь?

Безрод молча показал на запад. Теперь ходу вдоль береговой линии до знакомых очертаний. Стюжень вздохнул, косясь на плащ под мачтой. Жутковато выходит.

Улльга шел вдоль берега, и через какое-то время показалась пристань – длинный мосток на сваях, убежавший с берега в море.

– Вставай туда. Пришли.

Гюст, играя парусом и кормилом, подвел граппр к берегу, и Безрод первым соскочил на мостки. И снова к острову пристает полуночный корабль, и все кончится там, где началось.

– Это и есть Скалистый остров?

– Чернолесская застава там. – Сивый кивнул на холм в отдалении.

Закрепив привязные концы, все шестеро сошли на берег. Таран, которым вынесли ворота, все так же валялся под стенами, ушел в землю, подгнил, зарос травой. Только двое после нападения видели заставу с этой стороны – Болтуна несли раненным, теперь вот сам. Ворота проломлены, и странное накатывает чувство, будто возвращается прошлое, и там, в провале ворот, через толщу времени оживает прежняя жизнь – парни без суеты встают на места, и только бабы еле сдерживают крик, дабы дети не пугались. Сивый помотал головой, отрешаясь от наваждения, и первым скользнул в пролом.

Жизнь взяла свое. Некогда утоптанный двор заняла трава, дверь дружинной избы болталась, покосилась, рассохлась, кровля овина провалилась, только балки торчали, будто остов.

– Вон дровница. – Безрод показал на гору заготовленных дров, что лежала нетронутая у стен амбара. – Зачем оттнирам дрова на корабле?

– А печь? – Стюжень оглядывал двор, приложив ладонь к глазам.

– Кузница за амбаром. Хлебная печь рядом с овином, за задней стеной.

– Ну-ка, Сивый, пойдем глянем.

Кровля кузницы держалась на четырех столбах, стен вовсе не было. От ветра не отгораживались: к чему? Приспособить кузницу для искомых нужд, конечно, можно, да только не хватит времени. А вот глиняная наземная печь подошла бы в самый раз – велика, и если расширить дымоход, станет как раз то что нужно.

– Повезло, босяк! Печь велика! – Стюжень обошел продолговатую постройку на земле, сложенную из глины. С одного конца закладывали дрова, в другом конце находился дымоход, и если тот дымоход расширить…

Безрод присел у печи, заглянул в темное, пустое нутро. Тянуло застарелым палевом, кострище заросло травой. Как ни посмотри, старая печь дает жизнь, раньше пекли хлеба на всю дружину, теперь и вовсе придется самому лезть в пекло, хотя… первым стать уже не придется. Сивый углядел в глубине две блескучие бусинки – свет падал из-за спины, и кот настороженно таращился из темноты на людей.

– Полосат, молоко, молоко! – позвал Безрод, в глубине печи раздалось мяуканье, и на свет вышел черно-серый полосатый кот.

– Узнал, – разлыбился ворожец. – Добрый знак.

– Молока взяли?

– Взяли. Какой же поход без молока? – Старик на весь двор крикнул: – Залевец, молока неси с корабля! Кота поить будем!

Люди ходят по двору, кричат, стучат дверями, кот мяучит… Сивый усмехнулся. Здравствуй, Чернолесская застава.

Старый дымоход разбили кувалдой и сложили по-новому – сделали широкий ход у самой земли, натаскали гальки с берега, выстлали камешками днище. До вечера сделали пробный розжиг. Печь долго разогревалась, прогоняя сырость, Ворожец время от времени прикладывал руку к стенке, подолгу сидел у выходного отверстия, смотрел, как идет дым, «полоскал» руки в горячем воздухе.

– Хорошо сложена. Дровяной конец приопущен, дымоход приподнят. Вот оно, все тепло, у меня в руках! Будто кашляет печка и чихает. Еще бы, два года стояла холодная.

Гюст-кормщик долго сидел у печи, хмурился, морщился, крутил ус. Привезли из Сторожища поддувало, как его приспособить – задача.

– Сделаем съемную заслонку, в ней отверстие. – Оттнир показывал Стюженю. – Забросили дрова, закрыли заслонкой и сунули поддувало. Сгорело – открыли, выгребли золу, забросили дрова и все сначала.

Вдвоем вымерили очажницу.

– Шестнадцать четвертин влезает за одну закладку. С поддувалом отгорят быстрее, зато жара дадут больше. Не сгоришь, босота?

Безрод пожал плечами. Сколько дней двое, сменяя друг друга, будут качать поддувало вверх-вниз? Устанут, измочалятся. Ровно в грудь что-то кольнуло, оглянулся на восток. Будто смотрит кто-то, взглядом пронизывает.