Роберт Скотт - Ореховый посох

В общем, убийство Бронфио было лишено всякого смысла. Скорее уж, его стоило воспринимать как очередной акт возмездия оккупантам, и Брексан твердо намеревалась выяснить, что побудило этого гнусного предателя совершить убийство одного из лучших малакасийских офицеров, и непременно вывести его на чистую воду.

Впрочем, сказать это было куда легче, чем сделать. Если она слишком часто станет мелькать на улицах Эстрада в военной форме, кто-нибудь непременно спросит, почему она не со своим подразделением. Можно, конечно, что-нибудь быстренько соврать, но это не выход. А пока что она решила сорвать с формы нашивки оккупационной армии и спрятать плащ.

Однако результат ее совершенно не удовлетворил: черный форменный жилет поверх черной рубахи, на которых отчетливо были видны следы от сорванных знаков различия, говорили сами за себя. Но Брексан надеялась вскоре найти этой одежде какую-то замену, чтобы не вызывать излишнего любопытства ни со стороны военных, ни со стороны местных жителей.

Глядя на валявшиеся на земле оторванные нашивки и эполеты, Брексан испытала нечто вроде приступа дурноты — некую тревожную, мучительную неуверенность, явно проистекавшую из ее варварского поступка.

«Я что, с ума сошла? Разве можно так обращаться с военной формой?» — спрашивала она себя.

Да ее бы тут же повесили без суда и следствия просто за то, что она эту форму с себя сняла, не говоря уж о подобных надругательствах! О том, что ей будет, когда узнают, что она без разрешения оставила свой отряд — хотя бы и ради того, чтобы преследовать предполагаемого предателя, — Брексан старалась вообще не думать.

Она заметила, что через несколько мгновений после того, как в дом вошел купец, туда осторожно проскользнул какой-то совсем молодой человек, не более ста сорока двоелуний от роду, явно местный. Отчего-то ей сразу пришло в голову: вряд ли она снова увидит этого парня живым.

А когда шпион через некоторое время снова вышел на улицу, ей стало совершенно ясно, что и молодой ронец, и те, к кому он приходил, мертвы, став жертвами этого красавца. Больше из дома никто не выходил и туда тоже не входил, и Брексан, проверив, свободно ли вынимается из ножен ее меч, приготовилась идти на разведку. Но прежде заставила себя медленно сосчитать до двухсот и только потом вышла из проулка, где пряталась, и внимательно огляделась, чтобы удостовериться, что шпион не пошел назад и не оставил кого-нибудь в засаде.

Затем Брексан быстро пересекла улицу и вошла в дом, стараясь, впрочем, держаться так, словно заходила туда уже сто раз. Зрелище, представшее перед нею, заставило ее содрогнуться. Ее потрясла даже не столько особая жестокость, с которой были убиты все эти люди, сколько холодная расчетливость убийцы.

Совсем недавно этот купец одним ударом кинжала прирезал ничего не подозревавшего лейтенанта Бронфио. Его тактика и в этом случае была столь же проста. Пожилые супруги — возможно, родители того молодого человека — так и сидели, связанные, с кляпами во рту, на своих креслах у очага, где все еще исходил паром котелок с тушащимся рагу.

Обоим удар кинжала пришелся прямо в сердце; Брексан внутренне содрогнулась при мысли о том, как один из них, беспомощный, был вынужден смотреть, как убивают второго. Никаких следов борьбы заметно не было, но пальцы у пожилого мужчины оказались сломаны — видимо, во время краткого допроса, когда шпион, как догадывалась Брексан, пытался разузнать, не связан ли его сын с партизанами.

Более никаких следов пыток, никаких сломанных или поврежденных конечностей Брексан не обнаружила — лишь небольшие колотые ранки, нанесенные, скорее всего, рапирой и ставшие причиной смерти обоих супругов. От ранок тянулись никем не замеченные и не вытертые ручейки крови. Брексан казалось — она почти ожидала этого, — что пожилые ронцы вдруг окликнут ее и попросят их развязать.

Глядя на них, так спокойно сидящих рядышком в своих, вероятно, любимых креслах, Брексан представляла себе, как эти пожилые супруги каждый день усаживались вот так, у очага, болтая о том, о сем, строя планы на будущее, давая уроки детям, развлекая беседой гостей... Теперь всему этому конец — и за что?

Тут она заметила молодого человека, что вошел в дом чуть позже купца. Он был убит столь же внезапно и бесшумно, как и лейтенант Бронфио; даже своего короткого меча из ножен выхватить не успел. Ему не пришлось ни с кем драться, его никто не допрашивал, никто не ломал ему пальцы и не вел с ним разговоров о жизни и смерти. Шпион просто дождался, когда юноша войдет, и перерезал ему горло, пока он в ужасе смотрел на тела своих родителей, связанных, точно свиньи, ожидающие ножа мясника. Да, этот парень был убит внезапно, без излишних проволочек и без борьбы.

В душе Брексан кипел гнев. Разве так должны вести себя представители оккупационной армии на чужой территории? А если шпионы принца Малагона добывают нужные ему сведения столь гнусными способами, то она не желает иметь с ними ничего общего!

У нее даже в животе похолодело от отвращения. Она поднялась по лесенке наверх, в комнату убитого молодого человека, и выбрала себе кое-что из его вещей, чтобы переодеться. Она больше не чувствовала себя частичкой славного войска принца Малагона. Лейтенант Бронфио до последнего вздоха верил в справедливость политики Малагона, но был зверски зарезан шпионом принца.

Брексан поступила на службу в армию, мечтая принести народам Элдарна долгожданный мир и порядок. Разумеется, это означало, что иногда ей придется иметь дело и с мятежниками — как с одиночками, так и с целыми отрядами. Но эти пожилые люди, которых связали и хладнокровно зарезали в их же собственном доме, явно никакой угрозы трону Малагона не представляли. А если и представляли — что кажется совершенно невероятным, — то шпион, узнавший об этом и раскрывший их участие в заговоре, должен был доставить их в суд.

Иллюзии Брексан таяли, точно предрассветные сумерки. Она переоделась, взяла кое-что из еды — что сумела отыскать в буфете на кухне — и пообещала молчаливым трупам хозяев дома, что справедливость непременно будет восстановлена.

Она обязательно должна отыскать этого шпиона, выследить его и понаблюдать, как он будет вести себя в дальнейшем. Даже если он действительно верен малакасийской короне, она все равно постарается как-нибудь сообщить о его чрезмерной жестокости в Ориндейл, генералам Малагона. Ну а если он окажется предателем, она с удовольствием собственными руками его прикончит.

— Черт возьми, что это за чудовища напали на лошадей? — спросил Марк у Бринн по дороге в Эстрад.

Она не ответила, глядя куда-то вдаль.

— Да ладно тебе! Послушай, Бринн, я же сказал, что мы не собираемся тебе вредить. Ты просто была нам нужна, чтобы вывести нас из этого дворца.