Марина Дяченко - Варан

А сколько потерянных за сезон побрякушек находится потом в сточных канавах! Колечки, заколки и гребешки, кожаные купальные туфли, цепочки, тряпки…

И утопленники, правда, тоже попадаются. За сезон не бывает так, чтобы никто не утопился — спьяну или по несчастной любви. И лежит до осени на чьем-то поле такой неудачник, ждет, пока засмолят в мешок и отправят на дно теперь уже окончательно…

Варан вздохнул и, как был в одежде, без всплеска соскользнул в воду.

Обняло до самой макушки. Тепло, будто купаешься в кри-чайкином молоке. Дна нет — внизу, на страшной глубине, отцовский дом и винтовая площадка. А если опустить лицо в воду и размахивать руками — разлетаются искры, плавучие звездочки, души забытых рыб…

Море дышало. Рядом, в порту, скрипело и постукивало; ни единого тревожного звука не разнеслось над водой — но Варан вздрогнул и поднял голову.

На берегу у купальни, где минуту назад целовалась парочка, происходила теперь беззвучная возня. Кому-то зажимали рот, кому-то накидывали на голову мешок; чем безумнее становился сезон, тем больше работы было императорскому патрулю. А с двумя голубками, кажется, все кончено — найдет их кто-то осенью на крыше поросшего водорослями дома… А может, и не найдет, если течение…

— Стража! Сюда! — истошно завизжал Варан. Его визг перекрыл звуки порта, пролетел над водой, разбился о скалы, может, не услышанный никем, а может, и услышанный. — Стража! Убивают! Грабят! Сюда!

Наверху, в зарослях ктотусов, заколотили железом о железо. В порту прекратился скрип и через секунду ударил колокол.

Возня на берегу стихла. Не разбираясь, кто победил и кто жив, Варан набрал побольше воздуха и нырнул так глубоко, что запищало в правом ухе.

Хорошо хоть, одежду не бросил на берегу. По одежде его мигом выследили бы.

Ничего никому не сказал — даже отцу. Ходил от стола к столу, как медуза в глубинных водах, путал креветки с творогом, а пиво с палочками для чистки зубов, когда в дверях появился улыбчивый господин, наводивший о Варане справки.

Из-за стойки тут же появился отец, покачивая кулаками, как стальными грузилами.

Улыбчивый господин охотно напоролся на его подозрительный взгляд:

— К вам, хозяин, к вам собственнолично… Поговорить надо. Есть минутка?

Свет шел снизу, из-под воды. Снаружи светило солнце, забивалось в широкую пещеру, как сладкое пиво в разинутый рот. Просачивалось сквозь подводную решетку: выход в море был глубоко перекрыт. Хозяин не хотел, чтобы старые змейсихи отправились на прогулку и ненароком угодили в чью-то жадную пасть.

А змейсихи были очень, очень стары. Правда, определить это мог не всякий — сказывался отличный корм и бережное обращение. Вылинявшие тусклые чешуйки прятались под серебряными пластинками, под накладными самоцветами, да и порода давала себя знать — у обеих змейсих сохранилась горделивая осанка, обе сверкали глазами и раздували ноздри, так что Варану пришлось преодолеть некоторую робость, прежде чем впервые приблизиться к ним.

— Здесь у нас стойло, — сказала Нила. — В нише — скребки, щетки, всякие нужности, все в идеальном порядке, между прочим. Взял скребок — клади на место… Вот так. Чистить надо перед каждым выездом и на ночь. Кормить — два раза в день, утром и вечером, и следи, чтобы они не переедали. Когда которая нагадит — бери сеточку, дерьмо поддевай и аккуратно вот сюда, в корзину, чтобы вода в стойле не мутилась. А потом корзину — наверх. Понял?

Нила была старше Варана на год и держалась хозяйкой. Когда-то он видел ее на осенней ярмарке — она была с Малышки, дочь рудокопа и одной из компаньонок княгини, незаконнорожденная, но самоуверенная и богатая. Мать, от стыда сославшая ее в поддонье, не забыла малявку и не бросила — баловала то деньгами, то мешком сушняка, то обновкой. Нила считала себя горни, в сезон носила рубаху без рукавов и штаны, подвернутые до колен, расшитые цветными камушками, которых на Малышке немерено-несчитано, и работала, как оказалось, наездницей на змейсах — сопровождала богатых и знатных гостей в верховой поездке по лабиринту подводных пещер.

Варан, договариваясь о работе с хозяином, наивно полагал, что будет гулять по морю верхом, а не вылавливать сачком дерьмо. Нила разочаровала его умело и безжалостно:

— Седлать — не вздумай, поцарапаешь чешую — потом не расплатишься. Садиться верхом — упаси тебя Император. Спать будешь здесь же, в гамаке. Они ночью иногда шипеть начинают, так надо с ними вслух говорить, успокаивать. Та, что позеленее, называется Журбина, а та, что почернее, — Кручина…

— А почему у них имена такие печальные? — спросил Варан.

— Потому что так назвали, — отрезала Нила. — Вот, смотри, Кручина насрала, бери сачок и покажи, чего ты стоишь…

Темные волосы лежали у Нилы на плечах. Самоцветы на штанах вспыхивали, будто капли воды под солнцем. Глаза часто мигали и щурились, хотя здесь, в гроте, было не так много света; глаза слезились. Спесивой девке наверняка требовались очки с прокопченными стеклами — но она, гордая кровью горни, предпочитала мучиться, щуриться и утирать слезы.

Змейсихи смотрели на Варана с царственной брезгливостью — как будто это Варан нагадил в прозрачную воду, а им, благородным созданиям, теперь приходится убирать.

— Они не кусаются?

— Они едят только рыбу, но если ты их разозлишь — могут и цапнуть, просто для науки. Особенно Кручина — она подлая. К хвосту ее близко не подходи — как врежет, так и потонешь. Она в карауле служила всю жизнь, стражники на ней Малышку объезжали… Контрабандистов била, а пиратов перетопила человек сто. Вот так, хвостом по голове — и привет. Этому их еще в яйце учат.

Варан низко наклонился, держась за поручень, пытаясь выловить сачком комочек змейсового дерьма:

— У Малышки небось за сто лет сто пиратов не наберется.

— Это у вас на берегу пиратов не наберется, потому как не репс же ваш воровать. А у нас рудники. У нас режим должен быть.

Варан наконец-то справился. Опорожнил сачок в корзину для нечистот, плотно закрыл крышкой. Сел на каменный выступ, свесил ноги в светящуюся воду:

— А Журбина сколько пиратов убила? Тысячу?

— Журбина повозку таскала весь век, — сухо отозвалась Нила. — В шахтах. Камни на ней возили, соль… Теперь отдыхает.

Изумрудная Журбина высоко вытянула шею, повела рогатой головой, еле слышно зашипела, будто подтверждая: заслужила. Кручина ударила хвостом так, что волна прокатилась по всему гроту. Варан невольно отодвинулся:

— Ничего себе.

— Не нравится — и сидел бы в своей харчевне.

— А ты откуда знаешь, где я работал?

— Великая тайна… Я тебя видела. Место приметное.

— И парень приметный, — сказали сверху. По винтовой лесенке, вырубленной в скале, спустился хозяин в костюме для верховой езды. Кручина и Журбина оживились, забили хвостами, завертелись по гроту, устроив в центре его небольшую воронку. — Седлай, Нилка. Гости прибыли.