Вадим Панов - Запах страха

– Нет.

– А насколько близко вы были знакомы?

– Мы дружили с Валюшей… это его жена. Покойная. Раньше я часто у них бывала. А в последние годы, сами понимаете, реже. После смерти Валюши Рудольф Васильевич стал замкнутым.

– Вы ни разу не видели пистолет и не слышали о нем?

Екатерина Ильинична нахмурилась:

– Почему столько внимания пистолету?

Она пыталась понять ход мыслей Корнилова. То ли по привычке, то ли от скуки.

Майор улыбнулся:

– Вчера вечером к профессору пришел гость. Званый или незваный, мы не знаем. Но, судя по всему, Рудольф Васильевич встретил его с заряженным пистолетом в руке. То есть он знал о готовящемся нападении или предполагал его. Вы говорите, профессор был спокойным и выдержанным человеком, что он никогда не хвастал оружием, значит, он бы не стал его доставать без веской причины. А это, согласитесь, уже интересный факт.

– Ваши коллеги таких вопросов не задавали, – обронила женщина.

– Поэтому мы с ними занимаемся разными делами, – с достоинством ответил Корнилов.

– Знаете себе цену?

– А как же.

– Это хорошо.

Они помолчали, сделав по глотку кофе, после чего полицейский продолжил:

– Когда умерла жена Рудольфа Васильевича?

– Давно, десять лет назад. – Екатерина Ильинична вздохнула. – Всего на три года сына пережила.

– Единственный ребенок?

– Да.

– Что с ним случилось?

– Автокатастрофа.

«Жены нет, детей нет…»

– У профессора бывали гостьи? Я имею в виду женщин.

– Я ни разу не видела Рудольфа Васильевича с женщиной, которую можно было бы принять за его подругу, – спокойно ответила Екатерина Ильинична.

Мимо. А жаль – ревность прекрасно вписалась бы в картину преступления.

Но Корнилов не унывал:

– В таком случае давайте поговорим о друзьях профессора.

– Пытаетесь найти убийцу среди знакомых?

Похоже, ей не очень понравилась эта идея.

– Я просто пытаюсь найти убийцу, – веско ответил майор. – И мне абсолютно все равно, окажется ли он знакомым профессора или обыкновенным грабителем. – Корнилов помолчал, предоставляя женщине возможность осознать смысл своих слов. – Но, как показывает опыт, Екатерина Ильинична, в подобных делах чаще всего убийцами оказываются знакомые или родственники. Рудольф Васильевич не был бандитом, не занимался бизнесом, не мог заполучить смертельных врагов на работе… – «Точнее, эту версию прорабатывает Сантьяга». – Поэтому…

– Остается личное, – вздохнула женщина.

– Совершенно верно. – Полицейский допил кофе. – К тому же друзья Рудольфа Васильевича могут помочь информацией. Кто-то что-то видел. Кто-то что-то слышал. Или догадывается.

– Но друзей, как я понимаю, будут прорабатывать ваши коллеги из местного управления?

– Одно другому не мешает. – Корнилов улыбнулся. – Кого знаете вы?

– Начальника его знаю. – Екатерина Ильинична задумалась. – Знаю двух сослуживцев. И еще к Рудольфу Васильевичу частенько заходил один мальчик, Сережа. Он с Костей, сыном Рудольфа Васильевича, вместе учился. И потом нередко наведывался. Вы с ним еще не говорили?

– Нет. – Майор почуял след. – А как фамилия мальчика?

– Да он и не называл ее ни разу. Сережа и все. Но Рудольф Васильевич к нему очень хорошо относился.

– Описать мальчика сможете?

– Да он уже мужчина. – Екатерина Ильинична улыбнулась. – Описать-то я вам его опишу, вот только вряд ли это он убил. Сережа Рудольфа Васильевича считал за отца.

Ближнее Подмосковье,

26 сентября, вторник, 10:13

Одно из китайских проклятий звучит так: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен».

В эпоху отсутствия эпох.

На стыке. На изломе. Когда страну выворачивает наизнанку, когда ломается привычный жизненный уклад, исчезают проверенные маяки, черное становится белым, а белое – черным. Когда легко потерять смысл самой жизни. Когда утром ты просыпаешься с ощущением того, что летишь в пропасть, а все на свете цвета становятся серыми.

Китайцы знали, как пожелать настоящую гадость. Осознали, на своем ли, или чужом опыте, каково это – оказаться в безвременье.

Сергей Мурзин сумел пережить распад коммунистической империи. Да, он потерял будущее, к которому стремился, в котором видел смысл жизни. Забросил занятие, которое доставляло ему удовольствие и радость. Он не стал серьезным ученым. И миллионером тоже не стал, не научился поднимать деньги буквально из-под ног, как это получалось у некоторых его знакомых. Но при этом Сергей сумел найти свое место. И пусть его дело было незаконным, зато оно требовало от него профессиональных знаний и приносило деньги, которые позволили Мурзину приобрести скромную квартиру на окраине Москвы и даже сформировать небольшой пенсионный фонд. Можно сказать, что Сергей проскочил девяностые. Пережил безвременье.

В отличие от своих родителей.

Далеко не во всех бывших колониях «подъем национального самосознания» проходил мирно. В некоторых республиках казавшегося вечным Союза власти сумели удержаться от плясок на костях и этнических чисток. Самые «цивилизованные» из них воспользовались опытом гитлеровской Германии, разделив население по национальному принципу и объявив «пришлых» негражданами. Международные правозащитники поддержали дискриминацию радостным улюлюканьем и с удовольствием приезжали на открытие памятников эсэсовским карателям.

А вот родителям Мурзина не повезло. Двадцать пять лет они честно отработали на крупном комбинате в одной из южных республик и, выйдя на пенсию, решили остаться на обжитой, ставшей родной земле. Отец инженер. Мать бухгалтер. Они так и не поняли, за что их стали называть «оккупантами» и плевать в спину. Почему принялись рычать соседи. Почему отворачивались продавщицы в магазинах и кидались камнями дети.

У них не укладывалось в голове, что убить можно только за то, что ты – русский.

Они долго не могли понять, что стали никому не нужны, что их никто не защитит и пришло время бежать.

Мурзины уезжали из ставшего чужим города на автобусе, вместе с другими такими же бедолагами, в одночасье превратившимися из граждан в «русскоговорящее население». Уезжали, оставив «национальным самоосознанцам» дома и нажитое добро, заплатив огромные деньги водителю старенького «Пазика», потому что иначе он отказывался помогать «оккупантам». Уезжали в никуда.

Что произошло потом, достоверно неизвестно. Одни говорили, что автобус упал в пропасть, другие – что подорвался на мине, третьи – что его расстреляли из гранатометов. Но все сходились на том, что сначала пассажиров ограбили. Сергей, опоздавший всего на один день, так и не выяснил правды. Да никто и не собирался расследовать происшествие: подумаешь, автобус со стариками-оккупантами в овраг свалился. Кому они интересны?