Вадим Панов - Запах страха

– Я надеялась, что кинжал у вас, Сергей. Но его отсутствие ничего не меняет, я все равно постараюсь вам помочь.

– Почему?

– Пытаюсь искупить свою вину, – криво улыбнулась девушка. – Такое объяснение подойдет?

– В чем же вы виноваты? – спросил Мурза, догадываясь, что услышит в ответ.

– Это я дала профессору карту.

– Вам был нужен кинжал?

– Да.

– И Крохину?

– О том, что Виктор тоже ищет артефакт, я, к сожалению, узнала слишком поздно. – Обычного чела ведьме обмануть несложно: капелька магической энергии, легкое гипнотическое поглаживание, и результат налицо – Сергей поверил. – Я и подумать не могла, что он влезет в дело.

– Тогда кто должен был уговорить нас убить бродяг?

– Я не знала, что клад зачарован.

– А теперь, выходит, знаете?

– Крохин сообщил, – объяснила Марина. – Мы разговаривали вчера вечером. Он хвастался, как поймал вас на трюк с режущим железо ножом…

– Трюк?!

– Нож действительно режет железо, – вздохнула девушка. – И это очень старый, можно сказать, классический способ заставить людей поверить в реальность магии. Один из самых простых. Поэтому мы и называем его трюком.

Человек прикасается к неведомому, получает доказательства невозможного, и естественный скептицизм уступает место вере.

Чудеса – отличный крючок.

– Крохин… – Ведьма проникновенно посмотрела на Мурзина: – Он очень плохой человек, Сергей. И… и мне жаль, что все так получилось. Честное слово – жаль.

Не поверить ей было невозможно. Мурза помолчал, после чего тихо спросил:

– Что делать теперь?

Получается! Храбрец поддается! Марина поздравила себя с удачным началом разговора: Сергей поверил. Теперь следует аккуратно додавить археолога, а потом мягко направить в нужную сторону. Мягко. И тогда два трупа замкнут цепочку, позволив ей выпутаться.

– Расскажите мне о том, что случилось после того, как вы добрались до клада, – попросила ведьма.

Пусть он говорит. Во-первых, людям нравится говорить, а во-вторых, нужно поддерживать на должном уровне его неприязнь к Крохину.

Который давно уже доложил Марине все подробности того дня.

Сознание вернулось сразу.

Не было мучительного перехода, не было высасывающих душу мгновений, когда ты уже понимаешь, что очнулся, но еще не можешь пошевелить рукой и даже вспомнить не можешь, кто ты и где находишься. Ничего подобного не было. Все вернулось сразу.

Сжались кулаки:

«Я не выдержал!»

Злость на себя.

«Ритуал!»

Доведен ли он до конца? Дочитал ли я заклинание? Открылся ли клад? В памяти не осталось ничего. Только последние слова, кровь и слабеющие ноги.

«Кинжал!»

И снова страх.

«Где кинжал?»

Виктор подскочил.

– Очухался? – Леший спросил без обычной агрессии, но в его голосе отчетливо чувствовалась издевка.

«Слабак ты, парень, увидел смерть и в обморок, как девица!»

Снова злость на себя.

«Да, я слабак!»

Злость на Лешего.

«Не твое дело, тварь!»

Глыба, Сахар и Леший стояли у раскрытого сундука. Перебирали украшения, развязывали мешочки, кошели, высыпали монеты. Громко смеялись. А в шаге от них плавали в крови трупы бродяг.

Золото и кровь.

Кровь и золото.

Неразлучная пара.

Крохин, пошатываясь, подошел к компаньонам, растолкал их, быстро просмотрел то, что они успели вытащить, залез в сундук и принялся копаться в сокровищах. Сначала медленно, затем быстрее, со все возрастающим беспокойством.

– Где?

– Что? – не понял Сахар.

Археологи решили не мешать пареньку наслаждаться богатством и теперь стояли в шаге от сундука.

– Где?

На мокрую землю шлепнулся кошель, затем мешочек, затем связка браслетов. Движения Крохина стали резкими, лихорадочными. Теперь он не просто рылся в сундуке, а яростно выбрасывал из него содержимое, пытаясь отыскать единственную по-настоящему нужную вещь.

Сахар наблюдал за действиями Виктора настороженно, Глыба безразлично, Леший с презрением.

– Где?! – Когда Крохин оторвался от сундука, вид у него был смешной: волосы всклокочены, глаза вытаращены, лицо искажает гримаса. Ни дать ни взять, персонаж комического фильма. Однако никто из копателей не улыбнулся. – Где кинжал?

Глыба сплюнул:

– Я не видел.

– Я тоже, – недружелюбно бросил Леший.

– Врете!

– Прекрати истерику, – велел Глыба. – Надоел.

– Кто взял кинжал?! – с угрозой в голосе продолжил Крохин. – Где Мурза?

– Б… мы же сказали, что не видели твой кинжал!

– Кинуть меня решили?

– Козел, – констатировал Глыба и сделал шаг к сундуку.

– Назад! – Виктор толкнул копателя в грудь.

– Мы не брали кинжал, – мягко произнес Сахар.

– Надоело! – рявкнул Леший, злобно глядя на Крохина. – Слышь, ты, урод, ты мне надоел.

Но Виктора понесло – не остановить.

– Не отдадите кинжал, землю жрать будете, суки!

И опять комичная сцена: хлипкий паренек угрожает матерым мужикам, при том что двое из них – настоящие громилы, высоченные и сильные. И опять никто не засмеялся.

Атмосфера на дне драгоценной ямы стремительно сгущалась. Может, виной тому – неостывшая кровь бродяг?

– Ты чего орешь, придурок?! Ты на кого катишь?!

– Леший, перестань.

– Сахар, не лезь! Пусть они сами разберутся!

– Да он его убьет!

– И хрен с ним!

– Отдайте кинжал!

– Витя, б… мы его не видели! В сундуке не было оружия!

– Твари!

– Урод!

В следующий миг Крохин отлетел к стенке ямы, поскользнулся и шлепнулся на землю. Боль пришла на мгновение позже. А еще секунду спустя Виктор понял, что его ударил Леший. Ударил неуловимо быстро, профессионально.

– Хватит! Больше не трогай!

– Отстань!

В шаге от Крохина Сахар боролся с озверевшим другом, не подпуская Лешего к распростертому Виктору.

– Думай, что делаешь!

– Уйди!

В руке здоровяка появился нож.

– Леший!

– Все правильно! – Глыба схватил Сахара за руки, оттащил в сторону. – Все правильно, Сахар! На щенке крови нет! Он нас втравил, а сам чистеньким остался! Кончать его надо, а то наплачемся!

– Глыба, опомнись!

– Б… Сахар, не мешай! Одним больше, одним меньше! Пусть впятером здесь лежат!

Леший подскочил к Виктору и ногой ударил его в бок. Тело пронзила острая боль.

А еще через мгновение Крохин провалился в черную муть ужаса…

– Они так орали, что слышно было даже в лагере, – тихо продолжил Мурза. – Шум, не слова. Единственное, что я разобрал: «кинжал». Потом послышались вопли. И рычание какое-то… И я… я вдруг понял, что надо сматываться.