Маргит Сандему - Невыносимое одиночество

— Пойду немного отдохну, — сказала Лив.

Все кивнули в знак согласия.

Маттиас и Сесилия сели, они смертельно устали за это утро.

Через некоторое время они увидели, что Никласа клонит в сон. Мальчик совершенно вымотался. Они положили его рядом с Микаелом, оставив его руки на груди страждущего. Никлас тотчас же заснул.

У Анетты заныли колени, она встала и села рядом с ними.

— Как вы думаете, — произнесла она дрожащим голосом, — он вернется к жизни?

— Никто этого не знает, — тихо ответил Маттиас. — Мы сделали все, что могли, теперь остается только ждать. Но он пока жив, и ему не стало хуже.

— О, Господи, как это случилось?

Маттиас рассказал о смерти деда и о том, что их обоих нашли лежащими рука об руку.

— О, мой бедный Микаел! Вы… вы его близкие родственники?

— Не особенно близкие. Пожилая дама, что только что вышла, приходится сестрой его деду. Ее зовут баронесса Лив Мейден. А это ее дочь, маркграфиня Сесилия Паладин. А я внук той пожилой дамы, барон Маттиас Мейден, и я врач.

Барон? Маркграфиня? А она-то не ставила в грош родню Микаела! Как все урожденные дворяне, Анетта была очень придирчивой в различиях между дворянами и не-дворянами. Она согласилась на брак с Микаелом только потому, что его мать была урожденной Брейберг и кузиной очень знатной Марки Кристины. Но то, что в родне его отца имелись персоны такого высокого происхождения… Такого она не ожидала!

И теперь она чувствовала глубокий стыд оттого, что всегда смотрела свысока на происхождение Микаела. И уж конечно, она морщила нос при упоминании о зажиточной, но скромной Липовой аллее, думая при этом, что уж лучше было бы ему происходить из соседнего Гростенсхольма.

Да, нелегко приходилось теперь жене Микаела. А могло было быть еще труднее.

Анетта не покидала Микаела. Ее с трудом уговаривали пойти поесть. Иногда она засыпала в его комнате, просидев на стуле всю ночь.

Через день она встретилась с Домиником. Мальчику по-прежнему говорили, что его отец серьезно болен. Он был настолько удручен и подавлен, что Анетте пришлось сказать ему, что дело идет на поправку.

Время от времени Никласу позволяли пойти погулять с другими детьми, но Анетта хотела, чтобы он все время находился возле Микаела, хотя мальчик иногда и капризничал.

На утро третьего дня к Анетте присоединилась Сесилия, они стали по очереди нести вахту. Маттиас, конечно, заходил много раз на день, ведь именно он отвечал за жизнь Микаела.

— Как твое самочувствие? — по-дружески спросила Сесилия. — Ты, наверное, смертельно устала?

Анетта села рядом с ней, благодарная за сочувствие.

— У меня не было времени подумать об этом.

Ей нравилось общество Сесилии. И не только потому, что та была маркграфиней, а прежде всего потому, что Анетте была приятна ее обходительность, привлекательность и искренность.

Однако в тот день она оказалась куда более откровенной, чем того желала Анетта, и не такой обходительной, как обычно.

— Если бы только он доверился мне! — сказала Анетта.

Сесилия пристально посмотрела на нее.

— Ты давала ему знать, что хочешь помочь ему? Не было ли скорее наоборот? Не старалась ли ты держаться подальше от его меланхолии? Ты же понимаешь, он сделал это отчасти из-за тебя. Чтобы ты стала свободной и могла выйти замуж за другого.

Эти слова острием вонзились в сердце Анетты.

— Но это неправда! Я ведь люблю Микаела!

Как чудесно было произнести эти слова! Она никогда не осмеливалась высказывать нечто подобное в адрес того рослого, совершенно чужого мужчины, каким был для нее муж.

— Почему же, в таком случае, он не знал об этом? Почему он был таким одиноким, что даже ни разу не осмелился довериться своей жене?

— Я не знаю, — всхлипнула Анетта. — Мне так хотелось сказать ему об этом, но я не могла. Не имела права.

— Кто же запрещал тебе делать это?

— Церковь.

— Когда это церковь запрещала говорить о любви?

«Анетта, — думал в это время Микаел, — дорогая Анетта, я могу выслушать тебя. Я могу выслушать все, что ты скажешь, но я не могу принуждать тебя к этому. Я не пошевелю даже пальцем».

— Церковь говорит об этом, — сказала Анетта, — моя мать…

— Ага! Вот где собака зарыта! И что же сказала твоя мать?

— Она сказала… Нет, я не могу об этом говорить!

— Мне кажется, ты должна это сделать, — спокойно и немного печально сказала Сесилия. — Дорогая девочка, более неподходящую жену Микаел вряд ли нашел бы себе! Микаел такой чувствительный и так страдает из-за этого. Он такой ранимый, такой чуткий к настроению других, такой внимательный….

Анетта закрыла руками лицо.

Сесилия же была неумолима. Этот неприятный разговор должен был помочь девушке проснуться.

— Как, собственно, ты представляешь себе свой супружеский долг?

— Я никогда не отказывала ему…

— Ты могла бы и отказать, хотя Микаел и чувствителен к этому. Но что ты дала ему? Видишь ли, Анетта, любить значит отдаваться без оглядки.

«Тетя Сесилия, не будьте такой строгой, — думал Микаел. — Она не способна на это».

— Я так не могу, — прошептала Анетта. — Мать рассказывала мне, какие мужчины гадкие.

— И что же она говорила о них?

— Что они… свиньи. Скоты. Что они соблазняют и совращают, и что этого я не должна допускать. Что мы, женщины, вынуждены отдаваться им, чтобы иметь детей, но помимо этого мы не обязаны потакать их желаниям.

Сесилия молча слушала ее.

— Это твои слова или слова твоей матери? — произнесла она наконец.

— Моя мать всегда так говорила. Всегда-всегда! Она была очень властной женщиной, она знала все, все умела, и все приходили к ней за советом. Ей можно было верить. То, что она говорила, всегда было правдой.

— А твой отец?

— Нет, он… Я почти не помню его. Он наделал столько глупостей…

— Тебе не кажется, что Микаел отвратителен?

Анетта задрожала.

— Нет, он не отвратителен. Он страшен.

— О, нет, дорогая, — вздохнула Сесилия, — я не знаю менее страшного человека, чем Микаел.

— Да, но он такой огромный! Такой рослый и мужественный. И я чувствую отвращение, когда он рядом.

— Отвращение какого рода?

— Нет, этого я не могу сказать!

— Тебе приходится бороться с этим?

Анетта испуганно посмотрела на нее.

— Это отвращение в тебе самой, — продолжала Сесилия.

— Святая Мадонна, сними с меня мои грехи, — прошептала Анетта, осенив себя крестным знамением.

«Анетта, Анетта…» — с грустью подумал Микаел.

Сесилия поняла, что прижала Анетту к стенке, и переменила тему разговора.

— А теперь послушай. Никто не знает, выживет Микаел или нет. Но если он, вопреки всему, выживет, что ты тогда будешь делать?

— Просить у него прощения. Просить о том, чтобы начать все с начала.