Маргит Сандему - Дом в Эльдафьорде

— Я скажу Ингер-Лизе, что кот ее находится наверху, — сказал Эскиль, напуганный гневом хозяина. И, желая направить беседу в другое русло, торопливо добавил: — И… поскольку мы заговорили о Йолинсборге, я обещаю поделиться с вами идеями относительно местонахождения клада, как только они у меня появятся.

Терье сразу смягчился.

— Да, конечно, — небрежно заметил он, и в глазах его засветилось удовлетворение. — Да, если ты что-нибудь найдешь там, значит, ты парень толковый, — усмехнулся он.

Эскиль решил ничего не говорить о найденных в кладовой бумагах. Ему не хотелось напоминать Терье о его неграмотности.

— Я не собираюсь вести себя так, как это делали другие, — с улыбкой произнес Эскиль. — Читать всякие небылицы, держать все это в тайне, а потом умереть. Я не собираюсь ничего утаивать, я не скряга.

— Что-то ты слишком много знаешь об истории клада, — подозрительно произнес Терье, а Сольвейг опустила глаза.

— О, вчера разговаривал с людьми в деревне, — тут же ответил Эскиль и чихнул. — Простите! Сегодня рано утром я сидел на пристани и, наслаждаясь видом, совершенно не обратил внимания на то, что замерз.

— Надеемся, что ты не простудился, — озабоченно произнесла Сольвейг. — Если же ты простудился, ты должен перебраться вниз.

Это предложение показалось ему очень заманчивым.

— Спасибо, в случае чего я сообщу. Должен заметить, что нос у меня заложен.

Насморк у Эскиля был вызван отнюдь не его ночлегом в лодке. Скорее всего, долгое пребывание в тюрьме понизило его сопротивляемость болезням.

Но факт был налицо: он действительно был на грани простуды.

— Йолин спит? — спросил он Сольвейг. — Мне хотелось бы увидеть его.

Терье фыркнул. Он не был особенно рад тому, что Эскиль собирался перебраться к нему из Йолинсборга.

— Сейчас я посмотрю, — воодушевленно произнесла Сольвейг и направилась в комнату.

Вернувшись, она позвала Эскиля. Терье же демонстративно вышел, надев шляпу.

Эскиль остановился в дверях комнаты Йолина. Как и прежде, мальчик был бледен и изможден, и безнадежное выражение его глаз говорило о непрекращающихся болях.

— Привет, Йолин, — сказал Эскиль. — Я не могу подойти к тебе, потому что немного простужен и не хочу заражать тебя. Но когда я поправлюсь, мы выйдем с тобой на свежий воздух, как вчера, если у тебя будет желание.

Мальчик кивнул, и от одного этого движения ему стало еще хуже.

— И еще я могу научить тебя читать, — продолжал Эскиль. — Мы можем прекрасно проводить время вместе.

Йолин приоткрыл рот, чтобы сказать что-то. Сольвейг и Эскиль подошли поближе.

— У те-е-бя… есть… еще…

Взрослые переглянулись. Во взгляде Сольвейг была мольба. Эскиль медлил. Терье мог узнать, что еще осталось лекарство…

И Сольвейг решительно произнесла:

— Я дам тебе немного, совсем чуть-чуть. Но если Терье войдет сюда, ты должен стонать и охать. Понял?

— Он… не должен… знать, — с трудом прошептал мальчик.

— Вот именно, — сухо заметил Эскиль. — Ты умный мальчик.

Они дали ему маленькую дозу, и Йолин с благодарностью откинулся на подушку, промокшую от пота.

— Мне хотелось бы, чтобы ты был здесь… всегда… — прошептал он Эскилю.

Что можно было ответить на это? Эскиль ободряюще улыбнулся мальчику.

Сольвейг вышла вместе с ним. Они ничего не говорили друг другу. Оба знали, что дни Йолина сочтены. Ему оставалось жить несколько месяцев, возможно, год. Но выздороветь он уже не мог. Ему могло быть только хуже. Боли могли усилиться. Он мог ослепнуть, стать душевнобольным…

Эскиль глотнул слюну. Он чувствовал на глазах слезы, когда пожимал Сольвейг руку, перед тем, как уйти, и не пытался скрыть их.

Конечно, ему было неприятно снова являться в дом Ингер-Лизе после того, как его так решительно выставили вон. Но он пришел по делу.

Не стало лучше и от того, что он явился во время обеденного отдыха. Ингер-Лизе испуганно выставила его в коридор и предостерегающе шепнула ему что-то.

В ответ он прошептал ей, где теперь ее кот.

Сначала она обрадовалась, потом озабоченно спросила:

— В Йолинсборге? О, я не осмелюсь пойти туда! Ни за что в жизни!

Господи, какой хорошенькой была она! От ее одежды пахло хлевом и сыроварней, но на была очаровательной, как ангел!

— Я попробую поймать кота и принести его сюда.

(Если кот захочет…)

— Ах, да, ты сделаешь это?

— Конечно, — шепотом пообещала он. — Но я не решусь придти сюда с котом. Твой отец рассердится. Не могли бы мы встретиться у забора?

Она кивнула и начала что-то говорить, но тут дверь распахнулась и показался отец, настроенный далеко не благодушно.

Ингер-Лизе защебетала:

— Эскиль нашел моего кота, отец…

— В самом деле? Я не вижу никакого кота.

— Он наверху, в Йолинсборге, — вежливо пояснил Эскиль. — Я пришел сюда, чтобы узнать, не вашей ли дочери принадлежит этот кот.

— Это Мирре, отец.

— Я запрещаю тебе ходить туда!

— Нет, Эскиль сам принесет его сюда.

— Послушай, бездельник! Кто бы ты там ни был, но не думаешь ли ты, что можешь морочить голову нашим девушкам только потому, что у тебя смазливое рыло?

Эскиля стал уже раздражать этот неучтивый крестьянин. Однако он вежливо поклонился и сказал:

— Как я уже говорил, меня зовут Эскиль Линд (на этот раз он не стал добавлять, что он из рода Людей Льда, чтобы не вызывать ненужных вопросов). — Я сын помещика и врача Хейке Линда, и я прибыл сюда из округа Гростенсхольм, что неподалеку от Кристиании.

— Сын помещика? — хрипло произнес крестьянин.

— Да. Моему отцу принадлежат три двора, два из которых можно считать поместьями, это Гростенсхольм и Элистранд, а третий, Липовая аллея, представляет собой что-то вроде большой крестьянской усадьбы. И я единственный его сын.

Ингер-Лизе уставилась на него. Отцу же ее было трудно переварить эти новые сведения.

— Ты сказал, что он к тому же еще и врач? — недоверчиво спросил он. — Может ли, черт возьми, человек владеть тремя хозяйствами и в то же время быть врачом?

— У нас есть, разумеется, арендаторы и управляющие, — миролюбиво ответил Эскиль, наслаждаясь создавшейся ситуацией. — В нашем роду существует традиция, чтобы кто-то был врачом, у кого есть для этого определенные способности. Некоторые из моих предков были королевскими медиками. Но при жизни моего отца короли так часто менялись, что невозможно было за этим уследить.

Разинув рот и растерянно кивая, крестьянин смотрел на него. И в этот триумфальный миг Эскиль, конечно же, чихнул. Но отец Ингер-Лизе только дружески похлопал его по плечу.

— Но входи же, мой юный друг. Мать! Мать, вставай! У нас есть еще вишневка?

Эскиль давно уже не питал никаких иллюзий по поводу своих ближних. Однако он отсидел некоторое время за столом в гостиной и выпил стаканчик вишневки, в то время, как его осыпали канонадой вопросов относительно его имений, да и сам он получил основательные пояснения по поводу их замечательного хозяйства. В конце концов ему пришлось извиниться и сказать, что он боится, как бы кот не удрал. Лучше всего поймать его сейчас, пока он на месте.