Маргит Сандему - В ловушке времени

— Я это заслужил, — сказал Натаниель, заслышав шум отъезжающего поезда. — Я уделял ей непростительно мало внимания.

— Да, — отозвалась Эллен, — и все это из-за меня. О, Натаниель, какие же мы с тобой эгоисты!

— Я. Но не ты. Она права и в другом. Ну какой из меня Избранный? Я же ничего не могу! Тува гораздо способнее меня.

— Просто ты никогда не пробовал, — ласково возразила Эллен. — Ты не знаешь, на что ты способен.

Он был настроен скептически, однако не стал вдаваться в раздумья. Все заслонило сознание того, что им предстоит очередная разлука.

Он отвез Эллен домой, и они быстро простились, — не смея продлить миг расставанья, они даже не пожали друг другу руки. Натаниель, кроме того, хотел попасть в Осло до прихода ночного поезда.

Эллен смотрела ему вслед, пока машина не скрылась из виду. Ей дорого давались эти встречи, — всякий раз у нее словно бы отнимали частичку жизни.

Безучастно отпирая дверь в свою комнатку, она почувствовала в душе пугающую пустоту. Натаниель должен был пойти с нею, они должны были быть вместе…

Но им ничего нельзя, ничего.

Ни к какому поезду Натаниель не успел. На полдороге он понял, что не в состоянии больше править и решил переночевать в машине.

С тех пор ему никак не удавалось связаться с Тувой. Он звонил ей, но, услышав его голос, она клала трубку. А письма возвращала нераспечатанными. Натаниель отправился к ней домой, но не застал. Ждал до последнего, и в конце концов не солоно хлебавши уехал.

Открыться ее родителям он не мог, ведь Рикард был полицейским, — начни Натаниель рассказывать, неизбежно всплыли бы некоторые эпизоды, которые Рикард не смог бы оставить без внимания. А Натаниель хотел бы их с Винни от этого избавить.

Он понимал Туву. Как же он ее понимал! И вот он потерял ее доверие и ее дружбу. Ибо несмотря на то, что они вечно ссорились, у них была самая настоящая дружба.

А теперь все кончено. Связь с Тувой оборвалась, с Эллен — оборвалась. Это ли не самая большая утрата?

Дорогою с Тувой приключилось нечто удивительное.

Она сидела, подремывая, в пустом купе, — у большинства пассажиров были билеты в спальный вагон. Посреди ночи поезд остановился на какой-то станции. Едва он тронулся, в купе к ней кто-то зашел.

Она равнодушно взглянула на вошедшего — и вздрогнула. Выпрямившись, она во все глаза уставилась на царственного мужчину, что уселся напротив.

— Ганд? — прошептала она.

— Да. Здравствуй, Тува, я решил, что хорошо бы тебя проведать.

Он неизменно приводил ее в замешательство. Рядом с этим неземным созданием она выглядела как нельзя более безобразной и жалкой.

— Друг мой, я понимаю, как тебе сейчас плохо, — сказал он мягко. — С тобой поступили несправедливо, а это всегда причиняет боль.

— Да нет, я ведь и сама виновата, — невнятно пробормотала она.

У Ганда был свой способ добиваться честного признания нелицеприятных истин.

— Не надо так говорить. Ибо это то, что в тебе заложено изначально. Неодолимое желание крепко досадить другим. Вот с этой чертой своего характера тебе и приходится бороться, а это довольно-таки нелегко.

— И почему ты такой участливый, — тихо сказала она, уставясь в окно. Он улыбнулся.

— Это одна из моих скучных добродетелей. Тува живо обернулась.

— Но только я все равно не буду заниматься с Натаниелем!

— Как хочешь, это твое право.

— Не понимаю, почему это Натаниель — Особо Избранный.

— Натаниель пока еще не обнаружил, в чем его сила, — спокойно ответил Ганд. — Так было и с Тарье. И это имело печальные последствия.

— Что же ты тогда ему не подскажешь? Нельзя же, чтобы он и дальше оставался таким мямлей!

— Он должен прийти к этому сам. Да и тебе я этого открывать не стану, — улыбнулся Ганд. Тува покраснела.

— И все равно я не понимаю! Ведь сказано же, что он Избранный, и что в нем течет, помимо всего прочего, кровь ангелов тьмы, и демонов ночи, и демонов бури, — если у них вообще есть какая-то кровь, она, наверно, зеленого цвета, а впрочем, кто его знает. Вдобавок он еще седьмой сын седьмого сына. Но ведь и ты, и Имре, и Марко до тебя, и многие из духов предков наделены такими совершенствами, какие Натаниелю и не снились! На что он тогда Людям Льда, вам же ничего не стоит взять и стереть Тенгеля Злого в порошок!

— Этого мы не можем, — ответил Ганд. Его изумительной красоты глаза посерьезнели. — У Натаниеля есть одно качество, которое превосходит все наши совершенства. Однако… раз уж мы об этом заговорили, я осмелюсь утверждать, что и остальные способны дать Тенгелю Злому решающий бой! И тут уж тебе никуда не деться, — мрачно заключил он.

Она сидела и смотрела на него как завороженная. Услышав же его последние слова, она отвела глаза и угрюмо проговорила:

— Не желаю я помогать Натаниелю. Я сглупила и помогла им. А он меня за это выругал.

Ганд положил руку ей на колено, она согревала сквозь ткань, как теплое мамино одеяло, только была наэлектризована.

— Судьбоносный час пока еще не пробил, — заверил он ее. — У тебя есть время все обдумать. Обещай мне, что ты серьезно поразмыслишь над тем, чего же ты хочешь!

— Это я запросто, — равнодушно произнесла она. Ганд отнял руку, и она почувствовала облегчение.

— А теперь ты должна поспать, — сказал он ласково. — У тебя был тяжелый день.

— Но я…

Она хотела сказать, что спать ей совсем не хочется, но он провел рукой по ее лицу, сверху вниз, и не успела она оглянуться, как уже примостилась в уголку и глаза у нее сами собой закрылись.

Ее разбудил крик проводника: «Следующая остановка — Осло!» В купе, кроме нее, никого не было.

Тува твердо придерживалась своего решения не видеться больше с Натаниелем. Его поведение на борту «Стеллы» уязвило ее до глубины души.

Ей удавалось избегать его, не привлекая внимания мамы Винни. Она уверяла, что они по-прежнему встречаются и продолжают свою необычную совместную работу, заключавшуюся в том, что он должен был сделать ее более «покладистой», а она должна была немножко расшевелить его, придать ему решимости и отваги.

Но ни о каких встречах, естественно, не могло быть и речи.

Тува хотела напрочь забыть обо всем, что приключилось на борту «Стеллы». Вычеркнуть это из памяти, как будто ничего и не было, ибо воспоминание об этой поездке причиняло ей слишком сильную боль.

Туве долго не удавалось устроиться на работу. Стоило ей попасть на прием к очередному начальнику, как при виде ее он сразу же шел на попятный. Их не столько отпугивала ее внешность, — с этим еще можно было примириться, — сколько то, что при виде их настороженности Тува приходила в ярость, и желтые глаза ее враждебно вспыхивали. Так что всякий раз она оставалась ни с чем.