Маргит Сандему - В ловушке времени

— Нет, — тихо ответила Тува. — Иначе бы я сказала. Как в самом начале, когда я поняла, что все выдумала. А сейчас я ничего не выдумываю. Все это страшно утомительно. Я так устала…

Сёренсен вздохнул.

— Ты в состоянии вернуться еще дальше?

— Да-да.

— Давай! XVII век. Ты что-нибудь сейчас чувствуешь? Скажем, 1690 год.

Тува подождала.

— Нет, — начала она медленно и неуверенно. — Вокруг меня все та же светлая атмосфера, или как это называется — то, что разделяет смерть и новую жизнь.

— Отлично! Что ты видишь?

— Вижу… янтарный свет. Ощущаю покой. Здесь прекрасно.

— Мы идем дальше назад. 1650 год. Что-нибудь изменилось?

Она задохнулась.

— Да! О, нет! Только не это! Я не хочу больше, сколько же можно!

— Ты хочешь сказать, что ты снова мертворожденный ребенок? — Доктор не верил своим ушам.

— Да, черт возьми! То есть я только что родилась. Но я… я не дышу! Они не дают мне жить, они ничего не делают, чтобы помочь мне, помоги, я же умираю!

— Ну, ну, успокойся, все идет хорошо. Не надо сопротивляться!

Тува билась, как если бы ей зажали рот пластиковым пакетом, она полузадушенно вскрикивала… Наконец она отдышалась.

— Ты сейчас в «другом мире»?

— Да. После смерти. До жизни.

— Хочешь, чтобы мы сделали перерыв?

— Да, пожалуйста.

Когда Тува вернулась в настоящее и несколько оправилась после последнего потрясения, доктор сказал:

— По-видимому, мне нет нужды спрашивать, побывала ли ты снова в своем роду.

— Да, — угрюмо ответила Тува.

— Тебе известно, кто были эти люди?

— Конечно. Мою мать звали Габриэлла, отца — Калеб. А моя прабабка по матери Лив и ее брат Аре решили, что меня нельзя оставлять в живых.

Доктор медленно заломил руки и стал их разглядывать.

— Откуда тебе столько известно о своих предках? — сказал он. — Это же произошло в XVII веке!

— Мы наизусть знаем всю нашу родословную, и у нас очень развито чувство родства. Ну а то, что мне были известны их имена, — в этом, наверное, нет ничего странного. Разве во время подобных сеансов такого не бывает?

— Конечно, бывает! Странно только, что ты знала, что они твои предки.

Тува ощущала смертельную усталость. Она была даже не в состоянии подняться с дивана, кроме того, под одеялом ей было так уютно. Доктор встал.

— Ничего не понимаю, — сказал он растерянно. — Такого на моей памяти еще не было. Хотя я вижу, ты не симулируешь.

— Еще чего не хватало, — вспылила Тува. — Однако с меня довольно! Ведь это появляются, один за другим, проклятые мертворожденные из моего рода. Такие же страшилища, как и я. Иногда я думаю, лучше бы мне вовсе не родиться на свет.

— Тебе не следует так говорить!

— А как по-вашему, легко мне жить, имея такую внешность? — пробормотала она. Доктор умолк.

— Ну что же, мне надо собираться домой, — заключила Тува. — Я совсем по-другому представляла себе путешествие в прошлое.

Доктор стоял, повернувшись лицом к окну.

— Признаюсь, твой случай меня заинтересовал. Из того, что произошло, можно сделать следующий вывод: ты должна была родиться давным-давно еще, только этому помешали. Но что ты имела в виду под словом «проклятые»?

— О, это длинная история. Над одной из ветвей моего рода, который называется Люди Льда, тяготеет проклятие. Оно распространяется и на меня, впрочем, вы это и сами видите.

Доктор молча постоял, затем повернулся и подошел к ней поближе.

— Может быть, нам попробовать еще раз, один только раз? XV век?

Тува, которая уже было села, опять забралась под одеяло.

— Ну хорошо. Только это последний раз. И если мне опять не дадут родиться, вы все остановите, ладно? Тут же меня разбудите.

— Обещаю.

Итак, она заново впала в транс. Доктор все время использовал различные приемы, но цель у него была только одна — заставить ее погружаться и погружаться в свое прошлое до тех пор, пока она не окажется в искомой точке.

— Ну, что скажешь? — спросил он, прерывая воцарившееся молчание. Может быть, он опасался, как бы она не уснула?

Прошла минута, другая, наконец Тува глубоко вздохнула.

— Сейчас все иначе.

— Слава богу, — пробормотал он. — Что ты видишь?

— Почти что ничего. — Она слегка улыбнулась. — Потому что здесь чертовски темно. Да еще воняет!

— Чем же?

— Все пропахло дымом от открытого очага, а бревенчатые стены почернели от копоти. Здесь находится еще кто-то. Какой-то… старик?

— А кто ты сама? Сколько тебе лет?

— Много, — ответила она хриплым шепотом. — Я древняя старуха. Вдобавок одинокая.

— Но ты же только что сказала, что там есть кто-то еще?

— Да. И он, и я одиноки.

— Это твой муж?

Тува засмеялась дребезжащим смешком.

— Мой муж? Что за чушь! Это мой племянник.

— Твой племянник? По-моему, ты сказала, он старый?

— Дед, не мели чепухи, — все тем же голосом ответила Тува. — У меня на это нет времени. Я…

Вдруг она отчаянно задохнулась. Что-то подхватило ее и потащило вниз, в головокружительную бездну.

Она вскрикнула. Громко, страшно, душераздирающе.

— Да что же это… Тува? — закричал доктор Сёренсен. — Фрекен Бринк?

Он побледнел.

— Боже мой, она от меня ускользает! Я потерял контроль над моей пациенткой. Такого со мной еще не случалось… О, господи! Что же мне делать? Проснитесь! Проснитесь!

Дипломированный доктор напрочь потерял самообладание и забыл о том, что пациента надо будить осторожно, не торопясь.

Впрочем, Тува не вслушивалась. Она чувствовала, как ее трясут, окликают по имени, но все это словно бы не имело к ней отношения.

Доктору показалось, что в комнате стало гораздо темнее. Как будто сюда прокралось что-то зловещее, из давно минувшего прошлого, и расползлось по углам, и затаилось, и стережет.

Вглядевшись в свою пациентку, доктор попятился.

Лежавшая на диване девушка, медленно открыла глаза.

Лицо ее изменилось. Совсем немного, но тем не менее зримо. Оно чуть увяло, приобрело более злое выражение, в уголках неожиданно ввалившегося рта зазмеилась выжидательная усмешка. Тут глаза у нее закрылись, и она опять впала в транс.

— Тува, — пробормотал Сёренсен. Девушка заговорила. Голос ее изменился до неузнаваемости.

— Я Ханна, — произнес этот новый, жуткий голос. — Колдунья Ханна. Наконец-то мне удалось воплотиться заново. Раз за разом меня душили, едва я успевала родиться. Я долго, долго ждала. Но вот — двадцать два года назад — родилась Тува, и я освободилась из плена. Да, я Ханна, родственница Гримара. Туве не довелось быть никем иным, я ее единственное воплощение с той поры, когда я прозябала в долине Людей Льда. Меня радует, что она пошла по моим стопам.

— Нет, нет, — выдохнула Тува, вернее, та малость, что осталась от ее «я».

Однако протест этот прозвучал очень робко и ни к чему не привел.