Маргит Сандему - Весеннее жертвоприношение

Может Снивель иногда представляет себе, что Ларсен испытывает к нему нежность? Ну и пусть, но это в любом случае самообман. Ларсен не чувствует ничего. Все, что судья приказывает ему, он воспринимает без внутреннего сопротивления.

Потому что Ларсен очень хорошо знает одну вещь: у Снивеля нет наследников, и он уже не молод. Ларсен же относительно молодой человек. Если будет вести себя по-умному, добьется того, что судья будет испытывать настоящую симпатию к нему, тогда, может быть, в один прекрасный день он унаследует все, чем тот владеет.

Во имя этого стоит потрудиться, выполнять все своеобразные поручения. Есть смысл промолчать обо всех причудах, которые он видел и переживал в спальне судьи. Снивель должен испытывать доверие к нему. В противном случае все пойдет насмарку, тогда бросайся головой в омут, не будет никакого наследства!

Но сегодня его повысили. Стал гофмейстером. Это хороший признак.

Снивель хотел нанять вместо него нового камердинера. Этого случиться не должно! Никто не отнимет наследства у Ларсена.

Когда он точно узнает, что судья в завещании назначил именно его, Ларсена, наследником всего… Тогда Снивелю не потребуется долго жить, не так ли?

Однако Ларсен был слишком хитер, чтобы позволить себе говорить такое вслух.

Хейке Линда из рода Людей Льда Ларсен не боится. Слуга не мог даже представить себе, что кто-то способен победить судью Снивеля.

Не мог он понять и разговоров слуг о том, что в доме появились привидения. Он ничего подобного не замечал. Ларсен был материалистом. Призраков в мире не существует, довольно болтать об этом!

Снивель перестал храпеть, долгое время не дышал. Затем раздался грохочущий звук стокатто, который перешел в мощный храп.

На Ларсена это не произвело впечатления. Вообще никакого. Конечно, судья время от времени выдвигает неприятные требования, когда ему необходима интимная помощь, но Ларсен воспользуется и этим. Единственный недостаток состоял в том, что Снивель был слишком тяжел, и это было весьма неудобно. Но Ларсен охотно готов к совместным действиям и может предложить много хорошего. Когда он хочет, то у него появляются намеки на воображение.

Судья, несомненно, доволен им.

И, как уже сказано, эта громадина не будет жить вечно.

Ларсен бросил последний взгляд в комнату и ушел.

Но его глаза кое-чего не увидели.

Сверху на спящего с храпом Снивеля смотрели другие глаза. Полные ожидания коварные усмешки окружали его.

Серые после прибытия в Гростенсхольм уже позабавились вволю.

План сражения, разработанный долговязым повешенным предполагал удаление из поместья слуг и работников одного за другим.

Сначала самых незначительных.

То, что так рано сбежал гофмейстер, было небольшой ошибкой. Одну из обольстительнейших фей охватило такое желание соблазнить бедного мужчину, что она повела себя неосторожно. За что получила выговор от долговязого повешенного. Во всем должен быть порядок. Да и управляющий слишком рано увидел то, чего не должен был видеть. Привидение, сидевшее на коньке и колотившее пятками по крыше, оказалось на самом деле гораздо более незначительной персоной, старой поломойкой. Но так уж случилось, что управляющий покинул поместье первым, и поскольку он был заботливым главой семьи, прихватил с собой и всех своих родичей. Это вызвало некоторое беспокойство в среде невидимых существ.

Но удовольствие все же они получили!

Сейчас начиналось самое веселое. Судья, их заклятый враг, вернулся домой.

Все они хотели, чтобы в Гростенсхольм вернулись Люди Льда. Никогда им не было так хорошо, как во времена Ингрид и Ульвхедина!

Все проявляли любопытство по отношению к Снивелю, считая его интересным объектом. И все хотели помочь.

Но Повешенный рассматривал всех, чтобы выбрать из них нужное существо.

— Мы должны быть осторожными, — сказал он про себя. Никто, кроме него самого, этих слов не слышал. Будем истязать его подольше! Ибо сломать его не так легко, он верит только в живых.

На губах Повешенного заиграла коварная улыбка.

— Мы не должны забывать о других. Мы должны убрать всех, кто окружает его, так, чтобы он почувствовал себя одиноким в пустом замке, без людей, без друзей или защитников. Чтобы одни мы остались с ним!

В комнате послышалось таинственное и игриво жаждущее хихиканье.

Все ждали и надеялись…

Повешенный поднял мозолистую рабочую руку и указал на одного из них.

— Ты начнешь!

Все были удовлетворены выбором. Скопище зашумело.

Хейке покинул свой домик в пригороде Кристиании. Забрал с собой скот и имущество и переехал в один из домов в Элистранде. Сейчас он больше не мог оставлять Вингу одну. Козни против нее стали очень серьезными.

Разумеется, он сознавал, что сам является весьма желанной жертвой для охотников, но еще важнее сейчас для него была защита Винги.

И никто из них не думал покидать поместье. Ни на каких условиях!

Сейчас Хейке уже жил в Элистранде несколько дней. Днем они были вместе, он помогал ей по хозяйству или они совершали короткие безопасные прогулки с собаками. Они очень хорошо знали, что, отойдя подальше от поместья, могут стать жертвами метких стрелков. Людям Снивеля всегда было известно, где они находятся, было абсолютно ясно, что кто-то в Элистранде работает на судью.

Винга разговаривала с ленсманом о нападении на нее и о несправедливости по отношению Хейке. Но сразу поняла, что Снивель побывал здесь до нее. Это было видно по тому, как нервно ленсман передвигал на письменном столе вещи, по его взгляду, который все время избегал встречаться с глазами Винги.

Визит был заранее обречен на неудачу. Впрочем, этого ленсмана презирали все в округе. Хейке и Вингу, естественно, поддерживало большинство населения уезда. Особенно те, кто жил в Линде-аллее и Эйкебю, терпевшие больше всего от власти Снивеля. Но и другие тоже. Но это были простые люди, хуторяне, арендаторы Гростенсхольма и Элистранда. Те же, кто стоял в обществе ступенькой выше, держались в стороне и или ничего не знали, или же стремились завоевать доверие судьи.

Хейке никоим образом не хотел, чтобы мелкие крестьяне выступали против Снивеля. Он очень хорошо знал, что они впоследствии будут наказаны. Он пытался их удерживать от участия в споре как можно дольше.

Но по вечерам он и Винга не могли быть вместе. Он уходил в свой дом после того, как убеждался, что охрана в поместье выставлена и что никто из Гростенсхольма не бродит поблизости.

Винга говорила, что сейчас, когда он живет в Элистранде, она чувствует себя в большей безопасности. Но… само собой разумеется она еще больше ощущала бы себя уверенной, если бы он жил в главном доме.