Елена Самойлова - Паутина Судеб

Данте вскочил, поднимая меня с насиженного места и машинально загораживая собой, разумные волки, только что спокойно лежавшие на земле, ощетинились, скаля внушительные клыки и глухо рыча, как перед схваткой.

– Куда Ланнан делась? – тихо спросила я у бледного как полотно, мальчишки, который обеими руками вцепился в крестовину отданного ему на сохранение меча.

– В кустики пошла, – еле слышно отозвался он. – Вон туда.

Тонкий палец Ветра указал туда, где нерушимой крепостью стоял величественное святилище.

– Она рехнулась? – пробормотала я, кожей ощущая уходящую в никуда силу, пропитавшую это место насквозь. В пустое, бесконечное никуда, где мне почудилось нечто яростное, только и ждущее своего часа. Чтобы сорваться с цепи и…

Что-то заскрипело за старыми истуканами древних божеств, словно оголенные стволы деревьев терзало нешуточной бурей. Ледяной ветер, дующий со стороны каменного круга, пропал так резко, будто его никогда и не было, а потом навалилась тишина, столь плотная и ощутимая, что я беспомощно оглянулась на застывших столбами Данте и Ветра, пытаясь понять, только ли мне чудится в этой тишине нехорошее предзнаменование.

Оказалось, не только.

Разумные волки жалобно заскулили, отползая с облюбованной нами полянки куда-то за полуразрушенные остовы землянок. Боль в левой руке, уже почти позабытая, снова вгрызлась в нервы чуть пониже локтя, да так, что я взвыла, невольно хватаясь за поврежденное место и чувствуя, как по озябшей коже ползут обжигающе-горячие капли.

– Еваника, что?.. – Данте шагнул ко мне, но застыл на полпути, потому что он, как и я, услышал глухой, далекий вой, от которого по спине продрал мороз, а душа ушла в пятки, словно стремясь спрятаться от этого жуткого звука, пробуждающего первобытный ужас человека перед зверем.

Я напряженно всматривалась в лесную чащу в глубине Вещих Капищ, всматривалась со страхом и вместе с тем завороженная зрелищем. Словно кто-то со свистом и треском ломился сквозь густой валежник, не тратя лишних сил на то, чтобы обойти его стороной. В лицо ударило сильным, морозным ветром, полетели первые снежинки, а я впервые в жизни увидела такое.

Несущуюся прямо в лицо злую сеченьскую метель, просачивающуюся сквозь частокол оголенных по осени Деревьев, как вода сквозь пальцы, не задерживающуюся ни на миг и летящую мне навстречу из сердца Вещих Капищ. Я очнулась, только когда лицо мне обожгла хлесткая пощечина, а на правом запястье стальными клещами сомкнулась ладонь аватара.

Данте дернул меня за собой, заставляя бежать изо всех сил так, словно мы могли обогнать метель, уйти от колкого снега, стелющегося над землей, как стая гончих. Ледяной ветер подталкивал в спину, сорвал шапку у меня с головы, и теперь короткие волосы нещадно стегали по лицу при каждом порыве, но аватар не останавливался ни на секунду, заставляя меня бежать еще быстрее, хотя в этом уже не было нужды. Уже не его рука тянула меня за собой по узкой, подмерзшей дорожке куда-то вперед, и не ветер гнал меня из леса.

Гнал дикий, животный страх. Тот, что не оставляет времени на раздумья. Тот, что пробуждает инстинкты, доставшиеся человеку от природы, и в первую очередь инстинкт самосохранения, когда в голове остается одна-единственная мысль: убежать, спрятаться, скрыться.

– Ева, беги!!! Не смей останавливаться!

Останавливаться? Да я бы уже и не смогла, даже если б захотела!

Справа и слева от меня мелькнули силуэты, кое-как обрисованные бешено кружащимися снежинками, выхваченные тенями от голых остовов деревьев. Я обернулась – и сердце на миг пропустило удар, а я, споткнувшись о выступающий из земли корень, едва не упала: по моим пятам неслась стая призрачных, едва видимых в тусклом свете пасмурного дня и снежной круговерти, здоровущих остромордых псов.

Если бы не Данте, рывком вздернувший меня на ноги и потащивший за собой, я бы осталась там. На этой тропе, воющая от ужаса, окруженная сворой призрачных гончих, чьи зеленоватые глаза особенно ярко вспыхивали каждый раз, когда на них падала неясная тень от древесного ствола.

Метель закрутила так, что я бежала уже почти вслепую, ветер прибивал к земле с такой силой, что пожелай я сейчас отрастить крылья, чтобы улететь от этого кошмара, то у меня не получилось бы приподняться над землей даже на сажень.

Да когда же… это… кончится?!

Что-то скользнуло совсем рядом со мной, я не столько услышала, сколько почувствовала, как развевающиеся полы кафтана с треском разъезжаются полосами под невидимыми, но вполне ощутимыми когтями призрачной гончей. Я закричала, но почти сразу же захлебнулась ветром и метелью. Снег хлестнул по глазам, ослепив на мгновение, а когда я проморгалась, то увидела острую морду призрачной гончей, плавно скользящей рядом на расстоянии вытянутой руки.

Блеснули зеленые глаза, когда на них упала блеклая тень, снежинки на миг обрисовали гибкое, поджарое тело…

Крик застыл в горле, когда гончая, по размерам превосходящая даже разумного волка, мягко прыгнула на меня… сквозь меня… Словно грудь мне разодрали острыми когтями, набили легкие кусочками стекла, как следует сжали пугливо бьющееся сердце, и так работающее на пределе возможностей… и отпустили, позволив пожить еще немного. Совсем чуть-чуть – ровно до того момента, когда гончим надоест игра с захлебывающейся собственным ужасом жертвой.

Ноги моментально перестали повиноваться, я упала, и Данте протащил меня сажень-другую за собой по подмерзающей земле, кое-как прикрытой снежным покровом, а потом я почувствовала, что его ладонь уже не сжимает мою руку мертвой хваткой. Мне отчаянно не хватало воздуха, я глотала ледяной ветер мелкими порциями, слишком часто, слишком жадно, отчего перед глазами у меня ощутимо потемнело, и я уже почти перестала слышать завывания вьюги – только низкое, басовитое рычание смыкающей вокруг меня кольцо своры призрачных гончих, наконец-то загнавших добычу.

– Ева! Ева, ты меня слышишь?!

Голос аватара, неестественно спокойный, пробился через залепившую мое сознание липкую, выматывающую до тошноты пелену страха. Я вздрогнула и посмотрела на него отсутствующим, почти невидящим взглядом и одновременно с безумной надеждой на то, что он, мой защитник, мой Ведущий Крыла… что он каким-то образом прекратит этот ужас.

Невероятная, нерушимая вера в чудо…

Данте обхватил меня за плечи, поставил на колени и положил мои руки на что-то холодное, жесткое, обтянутое потертой кожей. Рукоять его меча, вбитого в землю почти наполовину.

– Держись за нее, забудь обо всем, что вокруг! – Он вдруг оказался напротив меня стоящим на одном колене, как рыцарь, принимающий присягу, так, что нас теперь разделяло лезвие меча… и вдруг улыбнулся.