Кристофер Паолини - Брисингр

— А я так надеялась, что мы сможем войти в лагерь, не привлекая ненужного внимания, — сказала Арья. — Впрочем, полагаю, я должна была отдавать себе отчет в том, что мы не можем остаться незамеченными, если поблизости окажется Сапфира. Дракона действительно трудно не заметить.

«Я это слышала», — мысленно сказала им Сапфира, раскрывая крылья и приземляясь с громоподобным грохотом. Ее массивные ляжки и плечи задрожали от напряжения, когда она попыталась затормозить.

Сильнейший порыв ветра ударил Эрагону в лицо, под ним даже земля задрожала. Он чуть согнул ноги в коленях, чтобы сохранить равновесие. А Сапфира, сложив крылья и плоско уложив их на спину, сказала:

«Я могу все это делать и очень тихо, украдкой, если захочу. — И она, склонив голову набок, лихо подмигнула Эрагону, виляя кончиком хвоста. — Но сегодня я ничего не хочу делать украдкой! Сегодня я — дракон, а не перепуганный голубь, очень старающийся, чтобы его не заметил охотящийся ястреб».

«А когда ты бываешь не драконом?» — спросил Эрагон, бегом бросаясь к ней.

Легкий, как перышко, он взлетел по согнутой левой лапе ей на плечо и уселся на привычное место в ямку у основания шеи. Устроившись, он обеими руками обхватил ее за теплую шею, чувствуя, как поднимаются и опадают при дыхании ее мощные мышцы. Он снова улыбнулся, чувствуя глубочайшее удовлетворение.

«Здесь вот я и должен быть, с тобой», — сказал он ей, и ноги его задрожали, когда Сапфира загудела и запела, выражая этим свое удовольствие и словно исполняя странную негромкую мелодию, которой он, впрочем, не знал.

— Приветствую тебя, Сапфира, — сказала Арья и сложным жестом поднесла руку к груди в почтительном эльфийском приветствии.

Низко присев и вытянув свою длинную шею, Сапфира слегка коснулась лба Арьи своей длинной мордой, как сделала это некогда в Фартхен Дуре, благословляя Эльву, и сказала мысленно:

«Привет тебе, алфа-кона. Добро пожаловать, и пусть ветер вздымает твои крылья. — Она говорила с Арьей тем же ласковым и нежным тоном, который до сих пор приберегала исключительно для Эрагона, словно теперь считала и Арью членом их маленькой семьи, вполне заслуживающим той же любви и близости, какие существовали между нею и Эрагоном. Ее поведение несколько удивило Эрагона, но после первоначальной вспышки ревности он вполне его одобрил. А Сапфира между тем продолжала: — Я благодарна тебе за то, что ты помогла Эрагону вернуться невредимым. Если бы он попал в плен, я просто не знаю, что бы тогда сделала!»

— Твоя благодарность очень много для меня значит, — сказала Арья и поклонилась. — Что же касается того, что ты сделала бы, если бы Гальбаторикс схватил Эрагона, то тут все ясно: Эрагона ты, конечно же, спасла бы, а я бы, конечно же, отправилась вместе с тобой даже в Урубаен.

«Да, мне нравится думать, что я непременно спасла бы тебя, Эрагон, — сказала Сапфира, изгибая шею и любовно на него глядя, — но меня беспокоит то, что я бы сдалась Империи в плен, чтобы спасти тебя, даже не думая о том, каковы будут последствия этого для всей Алагейзии. — Тут она покачала своей огромной головой и в волнении принялась скрести землю когтями. — Ах, все это бессмысленные рассуждения! Ты здесь, ты в безопасности, и именно так все и должно быть. И нечего зря тратить время на жалобы и печалиться из-за тех несчастий, которые только могли бы случиться. Это способно отравить то великое счастье, которое мы обрели…»

В этот момент патруль наконец-то галопом подлетел к ним и, остановившись ярдах в тридцати — ближе не давали подъехать весьма нервно воспринимавшие близость Сапфиры кони, — попросил разрешения сопроводить всю троицу прямиком к Насуаде. Один из прибывших спешился и отдал своего жеребца Арье, а затем они весьма чинно все вместе направились к морю раскинувшихся перед ними палаток. Скорость движения задавала Сапфира; точнее, она попросту лениво ползла, что позволяло им с Эрагоном насладиться обществом друг друга, прежде чем они вновь погрузятся в шум и хаос, которые наверняка встретят их, как только они войдут в лагерь.

Эрагон спросил о Роране и Катрине и поинтересовался у Сапфиры:

«Ты что, слишком много огненной травы ела? Твое дыхание кажется мне более мощным, чем обычно».

«Ну, в общем, съела я ее достаточно. А ты заметил это только потому, что тебя слишком долго не было. У меня именно такое дыхание, какое и должно быть у дракона. Кстати, спасибо еще, что ты не вздумал отпускать на этот счет всякие язвительные замечания, не то быстро полетел бы у меня вверх тормашками. Да и чем, собственно, вам-то, людям, хвастаться? Вы существа в целом довольно грязные и вонючие. Единственные дикие твари, которые так же сильно воняют, как люди, это козлы или еще медведи во время зимней спячки. В сравнении с вами запах драконов — это дивные духи, столь же приятные, как аромат цветущего горного луга».

«Ну ладно, хватит преувеличивать, — сказал Эрагон, морща нос. — Хотя, если честно, после Агэти Блёдрен и я стал замечать, что люди действительно пахнут порой чересчур сильно и довольно неприятно. Но ты вряд ли можешь валить меня в одну кучу с остальными, поскольку я-то уже не совсем человек».

«Может быть, однако и тебе неплохо было бы помыться!»

Чем ближе они подходили к лагерю, тем больше людей собиралось вокруг Эрагона и Сапфиры, создавая для них совершенно ненужный, хотя и весьма почетный эскорт. После того как Эрагон столько времени провел в диких краях Алагейзии, это скопление тел, какофония громких возбужденных голосов, буря невольных эмоций и чувств, бесконечное хаотичное движение рук, нетерпеливое ржание и приплясывание лошадей действовали на него ошеломляюще.

Он замкнулся, стараясь спрятаться в самой глубине своей души, где нестройный хор чужих мыслей слышался не громче отдаленного грохота прибоя. Но даже сквозь созданные им мысленные барьеры сразу почувствовал приближение двенадцати эльфов, которые стройным рядком бежали к ним с Сапфирой через весь лагерь, быстрые, ловкие и желтоглазые, как горные кошки. Желая произвести на них благоприятное впечатление, Эрагон пригладил пальцами волосы и расправил плечи, но на всякий случай еще укрепил свою внутреннюю защиту, чтобы никто, кроме Сапфиры, не мог подслушать его мысли. Эти эльфы прибыли, чтобы защищать их, но в конечном счете были преданы только королеве Имиладрис. И хотя Эрагон был признателен им за оказанную честь, хотя был почти уверен, что внутреннее благородство не позволит им его подслушивать, он все же не хотел давать королеве эльфов возможность выведать тайны варденов, как не хотел и того, чтобы она — вольно или невольно — обрела власть над ним самим. Он не сомневался: если бы Имиладрис могла отдалить его от Насуады, она непременно сделала бы это. В целом эльфы людям не слишком-то доверяли, особенно после предательства Гальбаторикса, и по этой причине, а также и некоторым другим Имиладрис, конечно же, предпочла бы иметь Эрагона и Сапфиру в своем собственном распоряжении. А из всех могущественных правителей, с которыми Эрагону пока доводилось встречаться, Имиладрис он доверял менее всего. Она, как ему казалось, была слишком уж властной и слишком непредсказуемой.