Наоми Новик - Дракон Его Величества

Книга оказалась полезной и по другой причине. Вскоре после ее получения в облике Отчаянного появилась еще одна черта, отличавшая его от прочих драконов. Вокруг рта у него начали отрастать тонкие щупальца, а на шее между рожками протянулась тонкая паутинка, похожая на жабо. Отчаянному это очень шло, но делало его несходство с другими еще разительней. Если бы не фронтиспис книги сэра Эдварда, украшенный изображением Желтого Императора точно с таким же жабо, Отчаянный наверняка бы расстроился.

Даже гравюра в книге не до конца его успокоила. Однажды Лоуренс подсмотрел, как он разглядывает свое отражение в озере, вертя головой туда-сюда и закатывая глаза.

— Полно, не то тебя обвинят в тщеславии. — Лоуренс погладил его новые усики. — Они очень красивы, но не надо все время думать о них.

Отчаянный издал непонятный звук и подался вперед, к руке капитана.

— Какое странное ощущение!

— Я делаю тебе больно? — Лоуренс сразу же перестал. Отчаянному он об этом не говорил, но книга легенд оставила у него впечатление, что китайские драконы — по крайней мере империалы и селестиалы — к боевым породам вообще-то не относились. Они сражались, лишь когда стране грозила по-настоящему большая опасность, и славились больше своей красотой и мудростью. Если китайцы намеренно развивали в них эти качества, то усики Отчаянного, по-видимому очень чувствительные, могут сделать его уязвимым в бою.

— Нет-нет, нисколько. — Отчаянный ласково ткнул его носом. — Еще, пожалуйста. — Когда Лоуренс снова стал гладить щупальца, он замурлыкал, потом весь передернулся и прикрыл веками затуманенные глаза. — Это очень, очень приятно.

— О Господи! — Лоуренс убрал руку и в сильном смущении посмотрел вокруг. К его радости, других драконов и авиаторов поблизости не было. — Надо срочно поговорить с Селеритасом. По-моему, у тебя начинается гон. Я мог бы сразу догадаться, когда они отросли. Это значит, что ты стал совсем взрослым.

— Да? — моргнул Отчаянный. — Хорошо. А ты не можешь еще там погладить?

— Прекрасная новость, — сказал Селеритас, выслушав Лоуренса. — Повязать его мы пока не можем, время не позволяет, однако я очень рад. Не люблю посылать в бой детенышей. Я уведомлю заводчиков — пусть подумают, с кем его лучше скрестить. Добавка китайской крови значительно улучшит наши породы.

— А нельзя ли как-то облегчить… — Лоуренс замялся, не зная, как облечь свой вопрос в пристойные выражения.

— Подумаем и об этом, но я бы на вашем месте не беспокоился, — сухо ответил Селеритас. — Мы не лошади, не собаки и способны владеть собой, во всяком случае, не хуже людей.

Это успокоило Лоуренса. Он боялся, что Отчаянному теперь будет трудно выносить соседство Лили, Мессории и других самок — хотя Дульция, похоже, для него была мелковата, — но страхи его действительно оказались напрасными. Поведение Отчаянного нисколько не изменилось, а осторожных намеков Лоуренса он как будто вовсе не понимал.

И все-таки он постепенно менялся. Лоуренсу все реже приходилось будить его утром — он просыпался сам. Ел он теперь реже, хотя и помногу, и двое суток мог обходиться совсем без еды.

Лоуренс опасался, не нарочно ли он голодает — из-за того, например, что ему не уступают первого места или косо смотрят на его изменившуюся наружность. Через некоторое время эти опасения весьма эффектно развеялись. Отчаянный дожидался на утесе кормежки, а Лоуренс стоял в стороне. К Лили и Максимусу, которых всегда вызывали первыми, на этот раз присоединили еще одного дракона, новичка неизвестной Лоуренсу породы, с почти прозрачными крыльями в мраморных оранжево-желтых прожилках. Он был очень большой, хотя и не больше Отчаянного.

Другие драконы отнеслись к этому без возражений, но Отчаянный вдруг рокотнул (этот звук очень напоминал кваканье, если вообразить себе лягушку в двадцать тонн весом) и ринулся вслед за ними.

Пастухи далеко внизу заметались вокруг загонов. Ясно было, что Отчаянного они прогонять не рискнут — и правильно, поскольку он уже вовсю поедал свою первую корову. Лили и Максимус не возражали, новый дракон, вероятно, подумал, что так и надо. Миг спустя пастухи выгнали в долину еще немного скота, чтобы все четверо драконов наелись досыта.

— Превосходные стати. Это ваш, не так ли? — обратился к Лоуренсу незнакомец в плотных шерстяных панталонах и простом штатском сюртуке, то и другое с выделкой в виде драконьей чешуи. Этот человек — бесспорно, офицер авиации — держался как джентльмен, но Лоуренса озадачил его сильный французский акцент.

Саттон, сопровождавший неизвестного, представил его как Шуазеля.

— Я только ночью прибыл из Австрии с Прекурсорисом. — Шуазель показал на мраморного дракона, который деликатно кушал вторую овечку, сторонясь крови, брызжущей из третьей жертвы Максимуса.

— Он привез нам хорошие новости, хотя сам не находит их таковыми, — сказал Саттон. — Австрия мобилизуется и снова вступает в войну с Бонапартом. Как бы ему не пришлось покинуть Пролив ради Рейна.

— Мне было бы больно разрушить ваши надежды, — произнес Шуазель, — но не думаю, что такой оборот возможен. Я не хочу показаться неблагодарным: австрияки приютили нас с Прекурсорисом во время революции, и я перед ними в глубоком долгу. Но их эрцгерцоги дураки и не слушают тех немногих толковых генералов, которые у них есть. Эрцгерцог Фердинанд, противостоящий гению Маренго и Египта — просто абсурд!

— Не нахожу, чтобы при Маренго он действовал так уж блестяще, — возразил Саттон. — Если бы австрияки вовремя подтянули свою вторую воздушную дивизию из Вероны, еще неизвестно, как бы все обернулось. Он удачлив, в этом все дело.

Лоуренс не чувствовал себя настолько сведущим в сухопутной войне, чтобы предлагать свои комментарии, но ему казалось, что замечание Саттона граничит с бравадой. К удаче он питал здоровое уважение, а к Бонапарту удача была благосклонней, чем к другим полководцам.

Шуазель тоже не стал противоречить и лишь едва заметно улыбнулся.

— Быть может, мои страхи беспочвенны, но именно они привели нас сюда: в побежденной Австрии наше положение стало бы аховым. Многие из бывших сослуживцев точат на меня зуб за похищение дракона огромной ценности, — пояснил он, видя вопросительный взгляд Лоуренса. — Друзья предупредили меня, что Бонапарт в случае переговоров намерен требовать нашей выдачи, а затем обвинить нас в государственной измене. Итак, нам снова пришлось бежать, надеясь на ваше великодушие.

Он говорил в легкой, приятной манере, но глубокие складки на лице выдавали печаль и горечь. Лоуренс сочувствовал этому человеку. Он знавал таких же, как Шуазель, французов, морских офицеров, бежавших от революции и влачивших теперь скорбное существование на берегах Англии. Им жилось еще хуже, чем штатским эмигрантам дворянского звания. Их угнетала необходимость сидеть праздно, пока их страна воюет, и каждая победа англичан была для них как нож в сердце.