Елена Смирнова - Зимние волки полуночи

И мы летели…

Когда резерв маны окончательно истощился, а заклинание завершилось, я словно бы вынырнула из воды. Было такое ощущение, как будто меня на несколько минут вырвали из этого мира, а потом вернули — через несколько тысячелетий. Какое-то странное чувство… но от этого не менее прекрасное.

Я с трудом разогнула онемевшие от долгого нахождения в одном положении пальцы, и огляделась. Девушка, замершая в углу, улыбалась, глаза Роллона светились жизнью.

Значит, получилось.

Всю дорогу до замка он нес меня на руках, не обращая на слабые возражения и просьбы поставить меня на землю, дав пойти по-человечески. Собственно, просьбы говорились исключительно для проформы, и по-человечески пойти я бы не смогла — ноги дрожали от пережитых ощущений и от всей той гаммы эмоций, которую пришлось испытать за достаточно малый промежуток времени.

Если честно, я так толком и не поняла, что именно мы сделали и как нам удалось выдернуть город из временной петли, вернув его в Нить времени. Но главное ведь результат, правильно?

Правильно. Дело осталось за малым — всего лишь снять с города паутину, никого не впускающую и никого не выпускающую, а потом жить спокойно. Вопрос был в том — как ее снять, поскольку об этом, как выяснилось, не знали даже боги (Роллон честно пытался до них достучаться и спросить, но получил в ответ лишь неопределенное молчание). Но сейчас это было не главным, и мы решили отложить решение этой проблемы хотя бы до завтра, поскольку после проведения этого не слишком сложного обряда магических сил даже у Роллона не осталось вовсе, и мы были совсем не в состоянии колдовать, даже на бытовые темы. О глобальном снятии с города явно кем-то наведенной защиты на сегодня не могло быть и речи, так что Роллон никуда не спешил, неторопливо шагая по мощеным улицам со мной на руках, а я уж тем более была не против спешки, хотя уже за полпути отдохнула настолько, что смогла бы встать на ноги и побежать, причем шпильки служили бы при этом незначительной помехой.

Но я скромно молчала, даже не засыпая Зимнего волка огромным количеством вопросов — так, уточнила пару аспектов и с удовольствием погрузилась в пучину лени, позволив телу полностью расслабиться, а мозгу — не работать.

Уже на втором этаже, куда он не поленился меня доставить, я наконец слезла с Роллона, почувствовав под ногами твердую опору. Зимний волк, правда, порывался донести меня прямо до кровати, на что я высказала ему, что если он и считает меня больным инвалидом, то я о себе пока несколько другого мнения и вполне могу дойти сама.

По-моему, он обиделся, и я снова отругала саму себя за то, что не могу прожить ни дня без хотя бы маленького, но конфликта.

— Не сердись, — я провела кончиками пальцем по его щеке, ощутив гладкую кожу, а в следующий момент едва не отпрянула от неожиданности, когда он резко наклонился, ища мои губы. Нашел-таки.

Поцелуй вышел горячим и пряным, а еще, пожалуй, требовательным. Губы Роллона, казалось, не подчинялись мозгу и здравому смыслу, а также осознанию того, что мы стоим посреди коридора, где нас запросто могут увидеть слуги (а значит, уже к завтрашнему утру весь Гантрот будет обсуждать личную жизнь сиятельного тан вэна), и дарили осторожные, но жаркие поцелуи, опускавшиеся от моих губ ниже по шее.

Когда мы бочком протиснулись в ближайшую комнату, как раз таки оказавшуюся спальней, они спустились уже до ключиц. Махнув рукой на здравый смысл, я сама поцеловала Роллона, чуть отстраняясь и позволяя расстегнуть крючки на шелковом платье. Обидевшись, здравый смысл ушел, не попрощавшись, но мстительно пообещав вернуться, а я с разбега нырнула в горячую и ослепляющую волну, уже вздымавшуюся где-то внутри.

Рассудок вернулся чуть позже, когда пряжку на штанах Роллона заело, и она наотрез отказалась расстегиваться, мешая стянуть самый мешающий и не особенно важный предмет одежды. Промучившись с ней около минуты, я уже подумывала над тем, а не поддаться ли голосу разума, упрямо твердившему о том, что даже малейшим образом связываться с человеком, который вскоре должен будет уйти, глупо и неосмотрительно, но примерно на середине вдохновенного монолога разума пряжка все-таки поддалась, и я снова махнула рукой на трезвый и холодный разум. Я была словно пьяна, и не хотела думать, что, в сущности, мозг прав, говоря мне о том, что если бы это была просто постель — без любви и даже слабого намека на нее, он бы не возражал. Он говорил мне, что это глупо, что я зря влюбилась в Роллона, и что мне будет потом больно отпустить его в прошлое.

Я знала и это. И не слушала, делая то, чего хочу именно сейчас.

Просто знала, что никогда и ни за что не буду об этом жалеть.

— Согласен — ты не инвалид, — наконец-то справившись с дыханием, сказал Роллон, тупо глядя в потолок и рассеянно накручивая на палец рыжую прядь.

Я ничего не ответила, неопределенно махнув рукой и ощущая, что медленно проваливаюсь в дрему, укрывающую меня мягким сонным пологом. В комнате было хорошо — за окном уже стемнело, и помещение освещалось теплым золотисто-оранжевым шариком жидкого огня, трепыхавшегося над бронзовой статуэткой дракона, застывшего на небольшом мраморном столике с распахнутой и направленной вверх пастью. Правда, выражение морды у дракона было какое-то страдальческое, словно с небес только что низвергнулся ливень, а дракон оказался огненным, не переносящим воду на дух — при всех своих преимуществах над остальными существами, огненные драконы не подлетали даже к озерам и рекам, непонятно как обходясь без питьевой воды. Я искренне не завидовала жителям Восточной Отмели — государства, где небольшие драконы являлись основным средством передвижения. Особенно там любили именно огненных драконов, обладающих великолепными характеристиками, но каждый дождик воспринимающих как личную трагедию и в эти дни отказывающихся не то что летать, а даже вообще выползать из ангара. К счастью, в Ателлене мода на драконов только начала распространяться, не достигнув пока своего апогея. Если честно, я надеялась, что не достигнет никогда — эти существа очень отрицательно относились к оборотням, не любя их и делая мелкие гадости при любом случае.

— Нам нужно снять с города паутину, — лениво и безо всякого энтузиазма сказала я, поворачиваясь на бок и мигом оказываясь в кольце теплых рук, почему-то пахнущих яблоком.

— Надо, — в голосе Роллона энтузиазма было еще меньше. — Но, может быть, займемся этим не сегодня?

Я согласно мурлыкнула, почувствовав на шее теплое и умиротворенное дыхание. Чуть приоткрыла глаза, внимательно рассматривая лицо мужчины, на котором так и было написано то, что он меньше всего в данный момент хочет вспоминать о каких бы то ни было делах, пускай даже и жизненно важных.