Кэрол Берг - Стражи цитадели

— Ты бредишь. Никто и никогда не видел такого поединка, в каком ты сегодня победил. Придет надсмотрщик. Он уже наслышан о твоем подвиге… и о том, чем он закончился.

Маленький жилистый лекарь досадливо показал на темную кровь, покрывавшую мои руки и запекшуюся на тунике.

— Если хочешь жить, лучше соберись-ка с мозгами. Мое существование не имело никакого отношения к жизни. Я больше не чувствовал жизни — спасибо ошейнику. Но я должен был продолжать дышать. У моего существования была цель. Я был не одинок.

— Сколько вы сможете выиграть, если я продержусь год?

— Ну, не столько, чтобы сделаться одним из лордов Зев'На, но, быть может, достаточно, чтобы вырваться из этого чертова лагеря.

Он сунул краюху серого хлеба мне в руки.

— Поешь и умойся. Идут разговоры о том, чтобы отправить тебя в Зев'На, где готовят цвет нашего командования. Но тебя не пошлют, если сочтут безумцем. Они не позволят сумасшедшему с такой силой и навыками, как у тебя, жить. Понял?

Я хмыкнул в ответ.

Гораг выскользнул из камеры, тихо запер ее и поспешно скрылся во тьме. Чуть позже я забарабанил по прутьям, и появился ухмыляющийся охранник.

— Говори, — разрешил он в ответ на мой жест. — Если только не собираешься рассказать мне про скулящих рабов, которым требуется нянька.

— Я хочу помыться.

— Что, прямо сейчас?

— Завтра у меня ранний поединок с любимцем генсея Сената. Я лучше высплюсь чистым, и это избавит вас от утренних хлопот. Может, вы еще захотите заключить пари на мою победу.

Он пожал плечами и позволил мне выйти. Вероятно, его великодушие обеспечила малая часть выигрыша Горага. Он сел на невысокую стенку и смотрел, пока я раздевался и мылся в осклизлой лоханке. Я отстирал тунику от крови, выжал ее и повесил сушиться на прутья клетки, а сам зарылся для тепла в солому.

В ту ночь мне снился дом в огромном городе, величественный дом, чей владелец явно ценил изящные искусства, музыку и литературу. Серебряная флейта в ожидании владельца лежала на пюпитре, книги и рукописи, затрагивающие всяческие вопросы истории, устройства вселенной или философии, ждали просвещенного умного взгляда. Дверь из библиотеки вела в маленький сад, его теплый, сладкий воздух слегка пах розами. Я бродил по мягко освещенным дорожкам, ища кого-то, хотя и не знал, кого именно. Но никого там не было. Только пустота. Только печаль. Надсмотрщик вернул меня в шум и зловоние барака для рабов и провел допрос под заклинаниями. У него ушел час на то, чтобы убедиться в том, что я не безумен. Потом он прикоснулся к ошейнику, чтобы напомнить мне мое место, и отправил меня в Зев'На.

Бесконечными днями и неделями я ела, спала, шила, гоня от себя незваные мысли, пока не начала с трудом отличать себя от своих товарок. Время от времени моя ноющая совесть напоминала, что от меня зависят люди и что в моей жизни есть цель. Но ее невыполнимость и тяжкий труд быстро удушали подобные размышления. Дни проходили один за другим, а в голове не задерживалось ни единого слова или события, ни даже случайных воспоминаний о моем сыне, друзьях, об угрозе, нависшей над миром. Лелеемая мной надежда, что Кейрон все еще жив, поблекла и увяла. Он бы никогда не бросил меня здесь.

Утро, когда одна из швей была найдена мертвой на своей лежанке, стало переломным. Гэм умерла во сне, но лишь когда Каргета спросила, где восьмая из нас, кто-то удосужился упомянуть об этом. Раб оттащил ее тело, чтобы раздеть и сжечь. Когда мы той ночью вернулись в спальный барак, ни малейшего ее следа уже не осталось. Она была общительна, насколько вообще бывали, общительны швеи, и не лишена доброты, но забыли ее так же быстро, как утреннюю кашу. Когда я спросила остальных, долго ли она работала швеей в Зев'На, они только пожали плечами и вернулись к работе.

Кровь захолодела у меня в жилах. Никто не должен уходить из жизни таким вот образом. Я сама чуть не докатилась до такого, когда жила в Данфарри, уверенная, что потеряла все, и привычка была единственной причиной, чтобы вставать каждое утро. В тот раз немой, отчаявшийся незнакомец, скорчившийся у моих ног, заставил меня вернуться к жизни. Одинокая смерть Гэм растормошила меня прежде, чем мне пришлось бы совершать заново то долгое путешествие. Если я и умру, то пусть хотя бы ради чего-то. И в следующий раз, когда Каргета велела Зои послать кого-нибудь в Серый дом, я, вместо того чтобы стоять тихо и угрюмо, как остальные, высказалась:

— Думаю, туда должна пойти Зои.

Швеи в изумлении вытаращились на меня. Я переступила с ноги на ногу и вытерла рукавом бровь, зачесавшуюся от пота.

— Она всегда посылает других, а сама никогда не ходит. Так нечестно. На прошлой неделе Диа получила там пинка, Лан побили, когда она уронила свою корзину в доме лордов, хотя ее туда послала ваша милость. Зато Зои ни разу в переделку не попадала, а все потому, что она никуда не ходит.

— Как тебя зовут? — спросила Каргета, недоверчиво уставившись на меня.

— Эдда, ваша милость. — Я потупила взгляд.

— Ах да… Эдда. Та, которая слишком много болтает. Мне кажется, ты опять наболтала слишком много. Теперь все сделанное этой группой ты будешь доставлять сама, а еще приносить нитки, кожу и материю со складов. Ты меня слышала?

— Но, ваша милость…

— Еще одно слово, и я заставлю тебя молчать год! — Ее палец, указывающий на бирку в моем ухе, был тонким и узловатым, словно дубовый прут.

Я опустилась на колено и закрыла лицо руками, чтобы она не заметила моего облегчения и… удовлетворения.

Хмурясь и ворча, я выходила по три-четыре раза за день: по жаре, в пыли, таща тяжелую поклажу, становясь мишенью для оскорбительных выходок со стороны зидов-воинов и управляющих. На четвертый день меня послали на кухни Серого дома.

Я бросила свой шершавый тюк с хозяйственными мешками на деревянный ларь, куда показала кухонная крепостная. Свернув мешки каждый по отдельности и сложив их, как мне было сказано, я прошлась по жаркой кухне. Крепостная помешивала в котле жидкую желтоватую похлебку, от которой пахло капустой, пока другая женщина кидала туда куски лука.

Я понюхала котелок.

— Вы это для молодого господина готовите? — поинтересовалась я. — Вот уж не думала, что кто-то настолько важный станет, есть то же, что и мы.

Беззубая женщина, мешавшая в котелке, воззрилась на меня, словно я спросила, не на луне ли она живет.

— Молодой господин ест только то, что хорошо для их милостей, а не варево для крепостных. Да и нет его здесь, чтобы что-то есть.

— Я слыхала, что он уже вернулся, дня два назад, — ответила я.

Никто даже не удивился моему невежеству.

— Это тебе, девочка, неправду сказали. Он давным-давно уехал с их милостями.