Робин Хобб - Лесной маг

— Речной лосось, приготовленный на углях ольхи, в медовой глазури. Осталось лишь одно крохотное племя, которое все еще готовит рыбу таким способом. И они согласны торговать только с разведчиком Хитчем. Теперь, думаю, ты понимаешь, почему я придаю такое значение его просьбе. Лишь он способен добыть эту рыбу для меня и лишь в это время года. О!

Оцепенев от удивления, я смотрел, как он отщипывает крохотный кусочек темно-красной рыбы и подносит к губам. Он положил его на язык и немного помедлил, вдыхая запах. Прикрыл глаза и наконец сомкнул губы. Я мог бы поклясться, что его усы задрожали от удовольствия. Он перекатывал лакомство языком, словно ценитель вина, наслаждающийся букетом. Наконец он медленно проглотил кусочек рыбы. Когда полковник открыл глаза и посмотрел на меня, на лице его читалось глубочайшее наслаждение.

— Ты все еще здесь? — невнятно пробормотал он.

— Вы не отпустили меня, сэр. И я еще не подписал бумаги.

— А, да. Ты свободен. Парень за столом снаружи поможет тебе с бумагами. Просто распишись там, где он тебе покажет. Можешь ему доверять. — С этими словами он вновь повернулся к рыбе. Когда я открыл дверь, полковник добавил: — Отнеси обратно седельные сумки Хитча, ладно? Думаю, там для меня больше ничего нет.

Я поднял потертые кожаные сумки и перекинул их через плечо. Осторожно прикрыв за собой дверь, я задумался, спятил ли этот человек окончательно или просто настолько чудаковат, что я не вижу разницы. А потом я решил, что это не имеет никакого значения. Мне повезло, и я не стану ставить под сомнение свою удачу.

Сержант со вздохом отложил штопку в сторону, когда я вновь остановился перед его столом.

— Ну, что еще? — спросил он.

— Полковник Гарен велел обратиться к вам насчет бумаг о зачислении в полк.

— Что? — ухмыльнулся он, уверенный, что я пошутил.

— Бумаги о зачислении, — спокойно проговорил я.

Его улыбка медленно угасла.

— Я подготовлю их для тебя, — с явной неохотой сообщил сержант. — Но это займет некоторое время.

— Тогда я подожду, — ответил я — и подождал.

Сержант довольно долго возился с моими бумагами. Нарочно, я полагаю. Я подписал их именем Невара Бурва и продолжил досаждать сержанту, настаивая, что я буду ждать, пока полковник не поставит на документах свою подпись. Когда сержант вышел из кабинета Гарена, я спросил, кому мне следует доложиться. Он снова исчез за дверью, но быстро вернулся.

— Никому. Будешь вроде разведчика. Если возникнут затруднения, приходи сюда, и я помогу тебе все уладить.

— Это довольно необычно, — заметил я.

Он рассмеялся.

— У нас весь полк довольно необычный. Никто не рассчитывал, что мы останемся здесь еще на одну зиму. Мы думали, к лету нас сменят и с позором переведут в другое место. Но нас оставили здесь и дали еще одну возможность проявить себя. Так что теперь, когда у нас меньше людей, чем вообще когда-либо бывало, это лучшее, что мы можем сделать. Не беспокойся, ты скоро привыкнешь. Все привыкают. — Он немного помолчал, а потом спросил почти что с отеческой заботой: — Тебе кто-нибудь говорил, что первым делом тебе следует доехать до конца тракта? Мы советуем это всем новым рекрутам. Это помогает им лучше понять свою роль здесь.

— Благодарю, сержант. Я так и сделаю.

— Так и сделай, солдат. Так и сделай. Теперь ты один из нас.

Его слова меня растрогали, и он даже вышел из-за стола, чтобы пожать мне руку. Затем он отправил меня к интенданту. Выданная мне записка гласила, что я буду «охранником кладбища». На складе сержант посмеялся надо мной, но выдал положенное — впрочем, из формы мне годилась только шляпа.

— Все, что я могу тебе предложить, — только и сказал он. Выданным мне длинным ружьем, судя по его виду, изрядно попользовались, а вот ухаживали плохо. Ствол снаружи выщербился, ложе треснуло и было укреплено латунной клепкой и туго намотанной проволокой и залакировано поверх. Накладка на прикладе и вовсе отсутствовала, чехол нуждался в починке.

— Тебе оно все равно без толку, — пояснил сержант, когда я недовольно нахмурился. — Там, снаружи, если спеки вдруг зашевелятся всерьез, одно ружье их не остановит. Но скорее всего, ты не застанешь ни одного из них за каким-нибудь безобразием, чтобы в него выстрелить. Не беспокойся, солдат.

Я мрачно принял из его рук «оружие», твердо решив тщательно его осмотреть, прежде чем стрелять.

— Ты поедешь сегодня смотреть на конец тракта? — спросил он, когда я собрался уходить.

— Сержант Гафни мне уже это советовал.

Сержант задумчиво кивнул.

— Хороший совет. Это даст тебе неплохое представление о том, что здесь происходит. Удачи, солдат.

Меня не приписали ни к одному подразделению. Надо мной не было ни капрала, ни сержанта или офицера, перед которыми я должен был бы отчитываться. Как и некогда презираемым мной разведчикам, мне дали задание, и, пока я буду успешно справляться, полагаю, на меня никто не станет обращать внимание. Когда я зашел в лазарет занести Хитчу седельные сумки, он рассеянно улыбнулся моему рассказу о назначении. Доктор прописал ему от боли настойку опия, и это сделало его крайне доброжелательным.

— Значит, отправляешься на кладбище, верно? Все лучше и лучше, Невер. У тебя там будет на редкость бодрая компания. На лучшее я и рассчитывать не мог — как для тебя, так и для меня. Покойся с миром! — Он откинулся на подушку. — Настойка опия. Пробовал когда-нибудь, Невар? Ради этого стоит заработать рану. — Он вздохнул, и его глаза стали закрываться. Затем он неожиданно распахнул их и воскликнул: — Прежде чем отправиться на кладбище, съезди к концу Королевского тракта. Это займет у тебя не больше пары часов. Сегодня. Очень познавательно.

Он вновь откинулся на подушки, словно только что сообщил мне нечто крайне важное. Потом взгляд Хитча остекленел, челюсть отвисла, и я ушел, оставив его там.

Я зашел в лавку купить еды на сбереженные деньги. Я толком не знал, как часто я буду получать жалованье. Как мне объяснили, я вправе каждый день приезжать в город, чтобы поесть в столовой, но я решил, что будет неплохо иметь какую-то еду и в своем жилище на кладбище. Никто не собирался сопровождать меня на место службы или перечислять мои обязанности. Часовой у восточных ворот форта показал мне дорогу.

— Просто поезжай вон туда, в сторону гор, — только и сказал он. — Сам все увидишь.

От ворот Геттиса до кладбища было больше часа езды. Чем дальше продвигались мы с Утесом, тем хуже становилась дорога, а дома вдоль обочин исчезли почти сразу же. Вскоре я оставил позади все признаки человеческого жилья. Изредка мне попадалась заросшая колея, ведущая к заброшенной ферме, но было очевидно, что людей здесь нет. Мне показалось странным, что все хозяйства к востоку от Геттиса заброшены. По мере того как дорога все круче уходила в горы, исчезали последние признаки близости города. Лес все теснее обступал обочины дороги, темный и угрожающий. Я заметил, что держусь все настороженнее, но никого так и не встретил.