Робин Хобб - Лесной маг

Мошки все еще гудели вокруг меня и пытались ужалить, когда я взобрался на один из громадных пней. Здесь можно было бы устроить прием для дюжины гостей. Отсюда мне удалось лучше разглядеть лес, начинавшийся за полосой колючего кустарника.

Только во сне мне доводилось видеть такие места. По сравнению с деревьями, растущими выше на холме, пень, на котором я стоял, казался молоденьким саженцем. Стволы некоторых деревьев обхватом походили на сторожевые башни и так же, как они, уходили высоко в небо. Нижняя часть ствола была прямой и лишенной ветвей, с корой, покрытой трещинами. Выше, далеко над моей головой, там, где появлялись первые ветки, она становилась более гладкой и цвет ее менялся с темно-коричневого на смешанные пятна зеленого, орехового и красновато-рыжего оттенков. Листья были огромны, размером с обеденную тарелку. Ветви разных деревьев сплетались друг с другом, образуя плотный купол. Внизу почти не было подлеска, лишь толстый ковер палой листвы, почвы и тишины, казавшийся неотъемлемой частью этого мира постоянных сумерек.

Никогда в жизни я не видел таких деревьев.

Но все же видел.

Не во плоти, но мое другое «я»… Я знал, но это знание ускользнуло от меня. Я тянулся к нему, понимая, насколько это важно, но оно вновь скрывалось. Я глубоко вдохнул и застыл на месте. На мгновение я закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Он — часть меня; мы едины. То, что знал он, могу узнать и я. Так в чем же значение этих деревьев?

Мои глаза распахнулись.

Деревья были живыми. Они маячили в вышине надо мной, и на их корявой коре виднелись лица, не человеческие, но лица самих деревьев. Они взглянули на меня сверху вниз, и я съежился. Деревья переполняло знание. Они знали обо мне все. Все. Каждую мою недостойную мысль или постыдный поступок, совершенный мною. Они знали. И в их власти судить меня и покарать. Так они и сделают. Прямо сейчас.

Все мое существо буквально затопил страх. Как всепоглощающий поток, он подхватил меня. Я перестал чувствовать руки и ноги и рухнул. В детстве мне снились кошмары, в которых мои ноги превращались в желе, так что я больше не мог стоять. Теперь, упав, я обнаружил, что это может произойти и наяву. Поток страха словно разъединил все суставы в моем теле. Я едва сумел доползти до края пня, волоча за собой бесполезные ноги, и свалился на заросшую колючками землю. Шипы рвали кожу на моих ладонях; их крошечные зубцы цеплялись за одежду, пытаясь меня удержать. Всхлипывая, я полз к Утесу. Мой конь смотрел на меня с недоверием и подергивал ушами, озадаченный столь необычным поведением.

Больше всего на свете я боялся, что мой конь бросит меня здесь.

— Утес. Хороший мальчик. Хороший конь. Стой, Утес. Стой, — хриплым дрожащим шепотом повторял я.

Я едва удерживался от рыданий. Наконец мне удалось встать на колени. Еще одно отчаянное усилие, и я поднялся во весь рост. Дрожащие ноги не смогли удержать мой вес, но я был уже достаточно близко к Утесу, чтобы упасть на него. Я слабо ухватился бесчувственными руками за седло.

— О, добрый бог, помоги мне! — простонал я.

Сам не знаю, как мне удалось устоять на ногах. Я вдел одну ногу в стремя и, лишь наполовину в седле, послал Утеса вперед. Он неуверенно сдвинулся с места, а я дрожал, цепляясь за поводья. Я был невыразимо благодарен коню за то, что он двигался в нужном направлении, прочь от конца дороги и жуткого леса, поджидавшего там. Черные волны захлестывали мое сознание. Мне было стыдно за свою трусость, но я ничего не мог с ней поделать. Сейчас все мои мысли и усилия были направлены на то, чтобы перекинуть ногу через седло, и, как только мне это удалось, я первым делом пустил Утеса галопом, не обращая внимания на неровности дороги и на то, как колотили по бокам коня седельные сумки. Впереди я вдруг заметил большую группу рабочих, преграждающих нам путь. Они стояли стеной, смеясь и радостно улюлюкая. Скорее здравый смысл Утеса, чем мои указания, заставил его замедлить шаг и остановиться, прежде чем мы врезались в эту толпу. Все, на что был способен я, — это лишь цепляться за луку седла. Воздух клокотал, вырываясь из моего горла. Слезы ужаса оставили дорожки на грязных щеках. Я открыл было рот предупредить их, но понял, что не знаю, о чем собрался предупреждать.

— Ну, нашел конец дороги? — с наигранной заботой спросил парень, с которым я разговаривал прежде. — И как он тебе?

Я едва держал себя в руках. Стыд боролся с затихающим ужасом. Что же так сильно испугало меня? Почему я сбежал? Я вдруг понял, что не могу ответить. Я знал лишь, что у меня пересохло горло, а рубашка прилипла к потной от ужаса спине. Я оглянулся на обступивших меня людей, смущенный тем, что чувствовал и делал, и до глубины души оскорбленный их усмешками. Один из стражников сжалился надо мной.

— Эй, большой парень, ты что, еще не понял? С нами было то же самое. Вот что здесь значит «конец дороги». Ужас до обделанных штанов. Не переживай, солдат. Так было здесь с каждым. Можешь считать это посвящением. Теперь ты один из нас. Ты пролил пот Геттиса, как мы это называем.

Все дружно расхохотались, когда он подошел ко мне и предложил свою флягу. Я взял ее, несколько раз глотнул и, возвращая, выдавил из себя натянутую улыбку и слабый смешок.

— Значит, с каждым бывает то же самое? — спросил я. — Паника?

— О да. Можешь считать себя крепким орешком. Не обмочил себе сапоги. Большинство из нас не могут этим похвастать.

Он дружески похлопал меня по ноге, и, странное дело, мне немного полегчало.

— А король об этом знает? — выпалил я.

Я понял, что сказал глупость, услышав новый дружный взрыв хохота.

— Если бы с тобой самим этого не случилось, ты бы в это поверил? — спросил один из стражников.

Я покачал головой.

— Нет. Думаю, не поверил бы. — Я немного помолчал, а потом спросил: — Но что это было?

— Никто не верит, пока это не случится с ним самим, — подтвердил он. — И никто не может сказать, что это. Только то, что оно происходит. И что мы не знаем, как двигаться дальше.

— А если обогнуть?

Он терпеливо улыбнулся, и я покраснел. Конечно нет. Если бы это было возможно, так бы и сделали. Он кивнул мне и улыбнулся.

— Возвращайся в Геттис. Если зайдешь в таверну Ролло и скажешь, что пот Геттиса надо тушить пивом Геттиса, он нальет тебе бесплатно. Это традиция для новобранцев, но, думаю, ее распространят на тебя.

— Я и есть новобранец, — сообщил я. — Полковник Гарен только что подписал мои бумаги. Только я не приписан ни к какому подразделению. Я буду охранять кладбище.

Он посмотрел на меня, и улыбка сползла с его лица. Остальные переглянулись.

— Вот же бедолага, — с чувством сказал он.

А потом они расступились, пропуская меня на дорогу к Геттису.