Робин Хобб - Лесной маг

— Ты счастлив, великий? — тихо спросила она и погладила мой живот. — Я порадовала тебя?

Это было чем-то куда большим, чем радость. Но меня тревожил ее первый вопрос. Был ли я счастлив? Нет. Все это преходяще. Завтра я вернусь в свой дом и вновь буду опасаться выйти в город, буду рыть ямы в земле, чтобы хоронить незнакомых мне людей, и строить ограду, чтобы не пускать на кладбище мир, которым я сейчас наслаждаюсь. Я не ответил ни на один из ее вопросов.

— Оликея, ты очень добра.

— Я так же добра к тебе, как, надеюсь, ты будешь добр ко мне, — засмеялась она. — Ты будешь так добр, чтобы пойти со мной в мою деревню? Я хочу показать тебя людям.

— Ты хочешь показать меня своим близким?

— Не все верят, что кто-то из твоего народа может стать великим. Они смеются надо мной и спрашивают: «Зачем магии выбирать себе защитником того, кто вторгся в наши земли?» — Она передернула плечами, словно для нее все это не имело ни малейшего значения. — Поэтому я хочу доказать им, что говорила правду. Так ты пойдешь со мной в мою деревню?

Я вдруг понял, что не могу придумать ни одной причины для отказа.

— Да, пойду.

— Хорошо. — Она вскочила на ноги. — Тогда идем.

— Сейчас? Этой ночью?

— А почему нет?

— Я думал, что деревни спеков далеко в лесу. В днях, а то и неделях пути отсюда.

Она тряхнула головой и надула щеки.

— Некоторые — да. Все зимние деревни далеко. Но летние близко. Пойдем. Я тебе покажу.

Она наклонилась и схватила меня за руки. Я засмеялся от мысли, что она способна поднять меня на ноги. Со стоном я перевернулся на живот, подтянул под себя колени и встал. Оликея взяла меня за руку и повела за собой прочь от родника и моей разбросанной одежды. Прочь от всего. Но тогда я не думал, что оставляю за спиной свою прежнюю жизнь. Просто шел куда-то вместе с Оликеей.

Ночь накрыла нас обоих бархатным покрывалом. Изредка Оликея прихлопывала мошек, гудевших над ее головой, но ко мне ни одна из них не приближалась. Если она и шла по тропинке, я таковой не видел. Мы шагали по пластам мха и брели сквозь многолетние залежи опавшей листвы. Другие животные двигались по лесу так же тихо, как мы. Наш путь лежал по крутым склонам холмов, неизменно уводя все выше и выше, и вскоре мы оказались там, где деревья были огромны, как башни, и их вершины терялись в темноте лиственного полога. Мы перебрались через гребень холма и спустились в долину, но так и не вышли из-под сени крон.

Ночь еще была глубока, когда мы подошли к ее летней деревне. Сначала я уловил слабый запах дыма от небольших костров. Потом услышал звук, больше напоминавший гудение пчел, чем музыку, но тем не менее приятный. Я начал замечать редкие отблески пламени в долине. Когда мы спускались, я ожидал, что окажусь в скромной деревушке с грубыми хижинами. Но пока я видел только лес. И лишь когда мы подошли к краю поляны, я заметил темные фигурки людей у небольших костров, усеявших ее. Я оценил здешнее население человек в шестьдесят, но с тем же успехом в темноте могло скрываться втрое или вчетверо больше.

Я почти забыл о собственной наготе. Мне казалось совершенно естественным ходить голым и ничем не обремененным в мягком сумраке лесной ночи. Но сейчас, столкнувшись с перспективой войти в деревню спеков раздетым, я внезапно ощутил острую неловкость.

— Я должен вернуться за одеждой, — негромко сказал я Оликее, остановившись.

— О, вот только не надо все мне усложнять, — сурово ответила она и, сжав мою ладонь, неумолимо потянула за собой.

Я последовал за ней, словно лишившись собственной воли. И вошел в детскую сказку. Точнее свои ощущения я описать не мог. Мягкий свет костров золотыми конусами поднимался из углублений во мху, располагавшихся рядом с каждым очагом. Темные фигуры двигались между огнями. Пятнистые люди дремали, гуляли или негромко беседовали, стоя вокруг костров, — легендарные обитатели леса, существа, о которых я ничего не знал. Всех их ничуть не смущала нагота. Лишь перья, бусы и цветы служили им — и весьма успешно — украшениями. Летняя деревня казалась местом, где лес радушно приветствовал людей. Земля приняла форму, удобную для них, вокруг костровищ возвышались подушки мягкого мха, изогнувшиеся корни огромных деревьев словно в колыбели баюкали маленьких детей, спокойно спящих в их объятиях. В пустом стволе все еще живого дерева я заметил пару — они предавались беззастенчивой страсти в уединении, подаренном им их товарищами и завесой вьющихся растений, которая, впрочем, не могла полностью укрыть их от костра. В холме зияла пещера, пол которой устилал мох. На стенах гроздьями сидели светящиеся насекомые и источали таинственный свет для группы женщин, плетущих корзины.

Мы направлялись к центральному костру, вокруг которого пели люди. Пальцы Оликеи цепко удерживали меня. Она вела меня по извилистой тропинке через деревню и ни разу не остановилась, пока мы виток за витком спускались все ниже к костру, откуда лилась песня. Я подозревал, что она намеренно провела меня мимо меньших семейных огней, словно показывая особенно удачное приобретение на зависть и восхищение всем соседям. Если я был прав, то она добилась своего, поскольку люди вокруг вставали и следовали за нами.

Наконец мы оказались возле круга музыкантов. Мужчины тянули низкие басовые ноты. Женщины выдыхали контрапункт нежным сопрано. Несколько человек встряхивали связки высушенных стручков с семенами, издававшие мягкие шуршащие звуки. Музыка получалась удивительно нежной и гармоничной. При нашем приближении она дрогнула и рассыпалась. Наступила тишина.

Оликея так и не выпустила моей руки, входя в круг собравшихся певцов, и я был вынужден последовать за ней. Я лишь надеялся, что в тусклом свете костра жгучий румянец на моих щеках был не так заметен.

— Смотрите, я нашла великого среди гладкокожего народа, — негромким, но чистым и звучным голосом заговорила Оликея. — Я сделала его своим и привела сюда. Смотрите.

В наступившей мертвой тишине я слышал, как мое сердце оглушительно стучит в висках. Я ожидал лишь знакомства с ее родичами, и даже это меня достаточно страшило. Но когда меня объявили великим и представили как призового бычка, я окончательно утонул в неловкости. Когда мои глаза притерпелись к тусклому освещению, я узнал среди певцов отца Оликеи. У него было какое-то устройство из кожаных ремней на деревянной раме, соединенной с чем-то вроде барабана. Он смотрел в костер, так и не повернув к нам головы. Неожиданно на ноги поднялась сидевшая рядом с ним женщина, как мне показалось, несколькими годами младше Оликеи. Затем она заставила встать и соседнего с ней мужчину. Он был тучнее и пестрее, чем большинство собравшихся здесь людей. Его лицо выглядело еще более странным из-за темного пятна в виде маски вокруг голубых глаз. Его волосы были длинными и однородно черными, и он носил их заплетенными в множество косичек. Конец каждой из них был продет в маленький отполированный позвонок какого-то животного. Он смотрел на меня с удивлением и тревогой.