Робин Хобб - Лесной маг

Мы с Эмзил вечером вместе проверили силки. Нам удалось поймать только одного кролика, но Эмзил была довольна. Под моим присмотром она переставила силки на новое место, где мы обнаружили много следов.

— Если здесь станет мало зверья, всегда можно поставить силки вдоль берега реки, особенно зимой, — объяснял я ей. — Ищи тропинки, по которым животные идут на водопой, и там и ставь.

— Зимой река у берегов замерзает, — ответила она.

— К ней все равно будут вести следы, вот увидишь.

Кара увязалась за нами, и, к моему удивлению, Эмзил дала ей поставить последний силок. Я считал, что она еще слишком мала для этой работы, но придержал язык, подозревая, что в этом, вероятно, Эмзил разбирается лучше меня. Чем раньше Кара начнет помогать добывать пропитание для семьи, тем им будет легче.

Домик Эмзил становился все уютнее с каждым днем. Мы смешали траву, мох и глину и заделали щели между бревнами. Внутри настелили пол из добытого дерева. Я каждое утро отправлялся на охоту с пращой, и однажды мне невероятно повезло — удалось подбить камнем гуся, вспугнутого на реке. Он был жирным. Я никогда еще так не наслаждался вкусом жира. Эмзил собрала все до капли, не дав ему пролиться в огонь, и приберегла для постной крольчатины, которой мы теперь в основном питались.

Наши дни начали приобретать определенный распорядок. Каждое утро я охотился, приносил добычу домой, и Эмзил готовила еду. Днем я делал то, что полагал самым спешным, чтобы обустроить ее дом. По большей части это была грубая, топорная работа, но разница тем не менее чувствовалась. Из горбыля и трех палок вышла табуретка. Я сожалел об отсутствии шила, но сумел проковырять дырки для ножек и с помощью ножа. Еще я сделал низкий столик, чтобы детям было удобно ужинать, сидя на полу у очага. Каждый день Эмзил откладывала часть моей добычи, чтобы закоптить или завялить мясо на зиму. Я радовался, глядя, как пополняются ее скудные припасы, и даже навесил еще одну полку.

За это время я трижды видел, как мимо деревни проезжали путники. Курьеры на королевской службе появлялись каждый день, но, если не считать их, дорога почти всегда оставалась безлюдной. Однажды в сторону Геттиса прогрохотала вереница фургонов, запряженных быками. У мужчин, правящих ими, были злые глаза, а в первом и последнем фургонах сидели охранники с ружьями на коленях. Они явно не хотели иметь ни с кем никаких дел. Мы обменялись взглядами, но никто не выкрикивал приветствий. В другой раз мимо проехал всадник, который вел в поводу двух мулов, груженных мехами. Он кивнул мне в ответ на приветствие и двинулся дальше на запад. Последним я увидел лудильщика в повозке, запряженной разномастной упряжкой. Стенки фургона были украшены изображениями его товара, но яркие краски потускнели от пыли, а высокие желтые колеса были заляпаны грязью. Я встал на краю поля и замахал ему руками, надеясь, что он остановится. Я хотел посмотреть, какие у него есть инструменты на продажу, но он лишь помахал мне в ответ, а затем пустил упряжку рысью, явно не собираясь задерживаться. Я окликнул его, но он уже скрылся из виду, оставив лишь висящие над дорогой тучи пыли.

Дети часто приходили смотреть, как я что-то делаю, и я начал учить их известным мне детским стишкам, песенкам, знакомящим со счетом, и играм, тренирующим память. Им особенно понравилась та, где крестьянин зовет пять своих коз. Каре хотелось знать, как действует моя праща. Я смастерил для нее пращу поменьше и показал, как с ней управляться. Скоро она сделалась довольно метким стрелком, но Эмзил упрямо не разрешала мне брать ее с собой на охоту. Я не мог понять, боялась ли она оставить меня наедине с дочкой или считала это неподходящим занятием для ребенка.

Я каждый день рубил дрова, и вскоре между домом Эмзил и хижиной старика выросла стена. Вечерами мы разводили в очаге огонь, не жалея дров, и он наполнял маленькую комнатку светом и теплом. Однажды я взял на себя роль рассказчика, и мне польстило, что Эмзил слушала меня так же внимательно, как и трое ее детей.

Я повторил им две сказки, которые мать рассказывала мне в детстве, а потом вдруг обнаружил, что перескочил к другой истории. Я понятия не имел, где мог слышать ее раньше, но был уверен, что не придумал ее. В ней говорилось о юноше, который увиливал от поручения матери, и о том, какие его постигли несчастья из-за того, что он забыл о своем долге. Конец истории был по-своему забавным, поскольку, когда мальчик наконец сдался и решил выполнить задание, он выяснил, что мать уже сама все сделала. Мне показалось, что детям моя сказка понравилась, но, уложив их спать, Эмзил сказала мне:

— Довольно странная история.

По ее тону я понял, что она ее не вполне одобряет.

— Ее рассказывают своим детям спеки, — сказал я и тут же удивился, откуда мне это известно. — Думаю, чтобы объяснить им: некоторые вещи настолько важны, что ими нельзя пренебрегать. Надо стараться избегать ошибок.

— Это пояснение делает ее еще более странной, — вскинув брови, с осуждением проговорила она.

Вскоре она отправилась к детям спать, а я завернулся в свое одеяло и улегся у огня.

Той ночью мне приснился лес древесного стража. Я бродил в одиночестве по тропинкам, по которым мы гуляли с ней вместе. В лесу была осень, и листья на деревьях начали менять цвет. Такого зрелища я прежде не видел. На равнине, где я вырос, вдоль рек или русел пересохших ручьев встречались небольшие рощицы. Осенью их листва становилась коричневой и безвольно свисала с веток, пока мороз и снегопады не сбивали ее наземь. Мне еще ни разу в жизни не доводилось гулять по лесу, где листья на деревьях были бы желтыми, золотыми и алыми. Когда я поднимал взгляд, их полыхание на фоне ярко-синего осеннего неба казалось мне ослепительным. Они уже начали опадать, и теперь их груды шуршали у меня под ногами. В воздухе витал невероятный аромат, сильный запах гниющих листьев, и недавно прошедшего дождя, и обещания ночных заморозков. Я чувствовал себя живым и с поразительной для сна ясностью осознавал, что эта жизнь куда ярче и пронзительнее, чем наяву.

Я куда-то шел, сам не зная куда, однако спешил, чтобы поскорее добраться туда. Я спустился по склону холма, поросшему белоствольными березами с золотыми кронами, которые трепетали на ветру, и оказался на болоте, где высокие кусты клюквы прятали полупрозрачные алые ягоды под листьями размером с ладонь, побагровевшими от мороза. Здесь росли и ивы с узкими длинными листьями совсем другого оттенка красного. Я сорвал пригоршню ягод и положил в рот, наслаждаясь сладким вкусом подошедшего к концу лета, смешанным со жгучим напоминанием о приближающейся зиме. Я разжевывал семечки ягод и все глубже погружался в ее мир.