Роман Афанасьев - Принцесса и чудовище

Сигмон обернулся и поставил свой бокал прямо на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Выбравшись из тени, он быстро прошелся вдоль стены, рассматривая группки молодых людей, подшучивающих друг над другом. Граф сосредоточился, пытаясь высмотреть знакомые лица. Перед глазами мелькали яркие камзолы, расшитые золотыми нитями, белые брыжи — веянье южной моды, добравшейся наконец и до севера. Кольчуг в столице не носили, шумные пиры, во время которых старые воины не снимали доспехов, остались в прошлом. Сменилось даже оружие — теперь вместо боевых сабель и клинков, способных пробить доспех, знать выбирала оружие, что можно было носить с собой целый день без помощи оруженосцев. Клинки изрядно похудели и стали легче, больше напоминая удлиненные кинжалы, чем армейские мечи. Таким ловчее орудовать в темных переулках, особенно когда ни на тебе, ни на противнике нет кольчуги. Простой люд мгновенно прозвал новинку военной моды «вертелами», и городские куплетисты на все лады высмеивали модников, сравнивая их с поварятами. Впрочем, и с этими игрушками некоторые «повара» умудрялись заварить такую кашу, что и армейским сапогом не расхлебаешь.

Щелкнув с досады пальцами, Сигмон устремился к выходу. Он все-таки упустил юных забияк. Только что были здесь, в разных компаниях — шутили с приятелями, обменивались колкостями с матронами и воздушными поцелуями с отнюдь не робкими девами… Исчезли оба, в одно время. Де Грилл, как всегда, оказался прав. И если сейчас некий раззява-граф не поторопится, дело может кончиться бедой.

Сигмон выскочил из дверей танцевальной залы и побежал сквозь анфиладу комнат. Миновав холл, он сбежал по ступенькам к выходу из особняка, спрыгнул с крыльца на траву и углубился в темноту сада, игнорируя светлые дорожки, выложенные из крохотных керамических плиток.

Пробравшись сквозь заросли причудливо подстриженных кустов и роскошные клумбы, граф свернул к берегу реки, туда, где росли вековые ели, оставшиеся от леса, когда-то раскинувшегося на месте имения Броков. Петляя среди высоких деревьев, Сигмон поднял голову и вдохнул холодный ночной воздух, пахнущий смолой. Зверь, выглянувший на миг из темного уголка Сигмона Ла Тойя, не подвел. Пахло разгоряченными телами, пахло гневом и яростью. Пахло близкой смертью.

Сигмон перепрыгнул через канаву, невесть как очутившуюся в лесу, и заскользил на каблуках вниз по склону, усеянному опавшей хвоей, — к реке. Среди стволов заблестел Рив, медленно кативший свои воды сквозь столицу. Ла Тойя знал это место — берег здесь круто обрывался вниз, и поляна походила на тот самый балкончик в особняке, что облюбовали музыканты. Туда он и направился.

Они стояли друг напротив друга — два молодых модника, затянутые в шелка и бархат. Оба держали ладони на рукояти клинков, богато украшенных вязью золотой проволоки. Два юных дуэлянта, заложники без малого вековой вражды семей, что когда-то не поделили милость давно почившего монарха. Судя по раскрасневшимся лицам и горящим взглядам, они успели обменяться колкостями, и тонкие клинки должны были вот-вот покинуть ножны.

Сигмон с нарочитым шумом пробрался сквозь кусты и появился на поляне. Юнцы одновременно обернулись, судорожно хватаясь за рукояти клинков.

— Добрый вечер, — холодно произнес Сигмон, небрежным кивком приветствуя дуэлянтов. — Господин Верони, господин Летто.

— Граф Ла Тойя, — протянул Фарел, высокий и худощавый юноша с длинными светлыми волосами и бледным, как свет луны, лицом. Единственный сын графа Верони был завзятым модником и в свои шестнадцать лет уже прославился как опытный сердцеед. Но Сигмон знал, рука у парня скорая, и орудовать своим «вертелом» он умеет не хуже иного опытного рубаки.

— Вы не вовремя, граф, — бросил широкоплечий Лавен, младший из отпрысков лорда Летто, одного из самых богатых людей королевства. Этого Сигмон тоже хорошо знал — умом не блещет, но силен, как бык, и славен больше потасовками в тавернах, чем успехом в торговых делах семьи.

— Чудесная ночь, не правда ли? — отозвался Сигмон, копируя унылую манеру Де Грилла говорить о пустяках. — Но здесь так прохладно! Не думаете ли, господа, вернуться в зал?

— Это вам пора вернуться, граф, — сухо произнес Фарел. — Возвращайтесь к танцам.

— И перестаньте совать нос в чужие дела, — поддержал своего противника Лавен.

Сигмон нахмурился — разгоряченный Летто своей грубостью дал ему повод обнажить клинок. Как заманчиво… Достать меч, одним ударом смести в сторону новомодные зубочистки юнцов и надавать им тумаков. Отхлестать плоскостью клинка по мягким местам, чтоб неповадно было задирать старших. Но Де Грилл… Советник страшно расстроится — ведь подобная экзекуция не решит проблему. Эрмин поручил ему следить за мальчишками и не допустить смертоубийства, которое может вызвать вспышку кровавой мести прямо накануне королевской свадьбы. Тумаками тут делу не поможешь.

— Я был о вас лучшего мнения, Фарел, — сухо произнес Сигмон. — Подумайте, в какое положение вы ставите хозяйку дома. Если что-то случится во время приема, это, конечно, скажется на репутации Эветты. Едва ли после этого она будет вам благоволить.

Светловолосый Верони поджал узкие губы и что-то тихо буркнул себе под нос.

— А вы, Лавен, — повысил голос граф, — зачем вы явились сюда тайком, под покровом ночи, как наемный убийца?

— Я не убийца! — рявкнул Летто. — Это дело чести!

— Чести? — ухмыльнулся Сигмон. — О ней вы расскажете королевским дознавателям, если неподалеку найдут покойника с дырой в груди от вашего клинка. Тайное убийство, вот что скажут вам в ответ дознаватели.

Лавен выругался, грубо, как рыночный торгаш, и выхватил свой узкий клинок. Лунный свет скользнул по лезвию, обращая сталь в живую молнию.

— Убирайтесь, — приказал Летто. — Это не ваше дело, и не лезьте в него, проклятый шпик! А не то…

— Не то — что? — переспросил Сигмон, борясь с желанием отобрать у юнца дорогую игрушку и забросить ее в реку. Вместе с владельцем.

— Не то ваша прогулка может окончиться, так и не начавшись, — процедил Верони и тоже обнажил клинок.

Сигмон смотрел на двух пареньков, стоявших напротив и грозивших ему клинками, годными протыкать лишь атлас и бархат. Ему не нужно было обнажать свой меч, забравший души сотни упырей. Он справился бы с ними играючи, одной правой рукой, с которой он никогда не снимал перчатку. Двое забияк с игрушками, дети, не видевшие в жизни ничего страшнее похорон престарелого дядюшки. Это было бы смешно, если бы это не было так грустно.

— Ну что вы, господа, — выдавил Сигмон, чувствуя, как пылают от гнева щеки. — Зачем же сразу так…

— Ну, — Летто топнул ногой и вскинул клинок.