Генри Олди - Путь меча

— А ты, Кос, — за миг до того обратился я к усевшемуся было на свою кровать ан-Танье, — бери-ка эсток и поупражняйся. Вон мой доспех на стене развешен — давай коли и представляй, что в доспехе — я. Или не я. И пробуй не останавливаться. Дескать, если я или не я в железе, то ничего страшного ни с кем не случится. Давай, давай, не стесняйся…

И — странное дело! — Кос послушно взял Заррахида и шагнул к стене, на которой висел доспех аль-Мутанабби.

А я тут же забыл о Косе, доспехе и Заррахиде, окунувшись вместе с Единорогом в разговор Блистающих.

На этот раз мои приятели решили сменить тактику, перейдя от кнута к прянику.

— Слушай, Вилорогий! — вещал Обломок. — Да ты у нас молодец! Можешь ведь, если захочешь! Так вчера душевно по-Беседовали, что просто…

Похвалы Саю явно нравились, а на «Вилорогого» он, видимо, решил не обижаться — и правильно, потому что тогда ему пришлось бы обижаться на Дзю через каждое слово.

Как мне в свое время — на Друдла…

— Понятное дело, могу! — хвастливо заявил польщенный Сай, и я неслышно расхохотался. — Если б еще Заррахидову Придатку руку левую, как надо, поставить, мы б вас тут по всему двору гоняли, как хотели! И тебя, Обломок, и Рога Единого, и Придатка вашего железнобокого! И посох этот дурацкий, с бубенцами…

Я чувствовал, что Дан Гьен с трудом сдерживается, чтоб не смазать пряник похвалы чем-то похуже арахисового масла; да и у Дзюттэ наверняка вертелась на кончике клинка очередная колкость, но, взяв определенный тон, надо было держать его до конца.

— Что же вы, все такие… герои? Ну, те, кто Шулму видал? — со скрытой издевкой, которую Сай, похоже, заметил, поинтересовался Единорог.

— Шел бы ты в ножны! — огрызнулся Сай. — Герои… Тебя б туда хоть на денек, небось сразу понял бы…

Он умолк, не докончив фразы.

И тут я не выдержал, а Единорог согласно звякнул, представляя себя в мое распоряжение.

— И вы решили сделать героями нас! — не спросил, а твердо отчеканил Я-Единорог. — Спасая нас от Шулмы, вы принесли ее сюда, чтобы и мы поняли…

— Да! — чуть ли не взвизгнул Сай. — Кто это? Кто это сказал?! Это ты, Заррахид?!

Сай был весьма напуган, и я сообразил, что когда я говорю через Единорога, то у Дан Гьена сильно меняется, так сказать, голос — звучание, интонации, характер и все такое. Неважно, что говорит он посредством совсем иных звуков, чем я — голос-то все равно меняется.

Как, наверное, и у меня, когда говорю не я, и даже не Я-Единорог, а Единорог-Я.

— Нет, — недоуменно брякнул эсток о мой доспех. — По-моему, это Единорог.

— А почему у него тогда голос такой?! — Сай не на шутку разволновался. — Он чего, перегрелся?

— А потому что это не я — верней, не совсем я — говорю, — сказал уже Единорог-Я. — Это говорит Чэн Анкор, тот, кого ты называешь моим Придатком.

— А я его по-всякому называю, — самодовольно заявил Обломок. — У меня воображение богатое… и нездоровое.

— Вы что тут, расклепались все, да?! — завопил несчастный Сай. — Как это Придаток может со мной, с Блистающим, разговаривать?! Как он вообще может…

— Может-может, — прервали его мы с Дзю одновременно.

— Мы много чего можем, Сай, — продолжил уже я сам, без Обломка, потому что шуту тоже было не вредно меня послушать, раз у него такое воображение. — Вы, Блистающие, кого мы звали оружием, и мы, люди, кого вы звали своими Придатками — каждый из нас считал (да и считает!), что именно его род правит миром, а прочие — не такие — у него, у венца творения, в услужении. Ну что ж… я готов простить Но-дачи и его Придатку… тьфу ты! То есть я хотел сказать — его хозяину… слушай, Единорог, не обижайся!.. Короче, я готов простить им обоим свою отрубленную руку, потому что волей случая я, человек, не раз державший в руке меч — лишь железную, невозможную руку я сумел протянуть Блистающему, как равному! И не все ли равно, в конце концов, кто из нас правит миром?! Тем более, что вы привезли из Шулмы зародыш такого мира, которым не то что править — в котором жить не хочется!

— А мне, ты думаешь, хочется?! — запальчиво перебил меня Сай. — Я когда своего, первого заколол — мне… я чуть не сломался на этом! Потом, правда, полегче стало, но все равно…

Сай помолчал.

— Мне кажется, — наконец бросил он, — что у меня сейчас боковые усы в узел завяжутся. Или винтом закрутятся. Или еще чего… Как ты сказал, тебя зовут? Если, конечно, ты не Единорог.

— Чэн. Чэн Анкор.

— И ты этот… человек? Который как бы Придаток, но человек?

— Как бы да, — чуть насмешливо ответил я.

— И говорит со мной сейчас не Единорог, а ты? Через эту самую… железную руку?

— И он еще называл меня — меня! — тупым! — не выдержал Дзюттэ. — Да через руку он говорит, через руку — не через ногу же! Ну, кто теперь из нас тупой?!

Впрочем, потрясенный Сай оставил этот выпад без внимания — и, опять же, правильно сделал.

— Наверное, тогда ты должен меня ненавидеть, — едва шелохнулся он.

— Наверное, должен. Но не могу. Во-первых — ты уж прости — я лишь недавно понял, что оружие можно ненавидеть так же, как и человека; а во-вторых, убивать мы с Единорогом уже научились, а вот с ненавистью что-то плохо получается — во всяком случае, если всерьез и надолго. Не готовы мы к этому… хотя уж как нас в последнее время готовили! То, что делал ты и тебе подобные, пускай из самых благих побуждений — это ведь тоже Путь. Путь Меча… к сожалению. И да будет милостив к вам гордый Масуд-оружейник, несчастные Блистающие, побывавшие в собственном прошлом!..

— Спасибо, — еле слышно прошептал Сай. — Нет, Единорог, это и впрямь не ты… ты злой, а этот… этот добрый. Он меня понимает…

«Ну, вот, — рассмеялся Единорог глубоко внутри меня, — Чэн Анкор, любимец заблудших Блистающих. И его злобный меч…»

— Сколько вас осталось? — спросил Единорог у Сая, не дожидаясь меня.

— Шестеро. Если со мной считать. Шесть Блистающих и пять Придат… э-э-э… пять человеков. А зачем вам это? Чтоб ловить проще было, да?! Или перебить поодиночке?!..

Чувствовалось, что Сай огрызается скорее для порядка, сам не очень-то веря в собственные слова.

— Знать хотим, ржа тебя заешь! — лязгнул Дзюттэ. — Делать что-то надо! А то и впрямь Шулма сюда нагрянет, а мы тут все, так сказать, гостеприимные… или мы с вашей помощью гостеприимность свою так исполосуем, что сами, не дожидаясь, в Шулму заявимся, концы света с концами сводить! Думать, думать надо!.. И вам думать, и нам, и всем…

…Сай боялся. Боялся поверить. Но у него не было выбора. Во-первых, он устал от одиночества и страстно желал снова стать своим, одним из сообщества; более того, у Сая были несомненные виды на Коса. Потеря Придатка — чтоб лишний раз не путаться, я решил принять это слово без обид и глупостей — так вот, потеря Придатка, сами понимаете, дело нешуточное.