Генри Олди - Путь меча

— Было, — ответил я Кханде, понимая, что никакими словами я не смогу ему передать тот ужас, что творился в Кабире.

Мне и самому уже казалось, что все это было с кем-то другим, не со мной. Хотя достаточно было вспомнить переулок, Детского Учителя, хруст Шото… со мной это было.

Со мной.

— Было. Всякое было, и убийства тоже.

— И ты, говорят, убивал? — напрямик спросил старый Кханда.

— И я.

— Многих? Я так понимаю, что выбора у тебя не было, но — многих?

Что-то слишком настойчив был старик…

— Одного. Придатка одного…

Я не стал вдаваться в подробности. Чэн сам за себя скажет, а я — за себя.

Кханда Вьячасена как-то странно переглянулся со Скользящим Перстом.

«Да будь они хоть сто раз старейшины! — раздраженно подумал я. — Они что, судить меня собрались?!»

— Иначе можно было? — тихо спросил Скользящий Перст.

— Нет, — отрезал я. — Нельзя.

— А я думал, что ты лет через восемь-девять сменишь меня, как главу рода, — еще тише сказал Скользящий Перст.

«Сменить? Тебя? — хотел спросить я. — Зачем? И куда это ты денешься через девять лет, что тебя придется менять?»

И не спросил.

— А сейчас ты так не думаешь? — поинтересовался вместо этого я с удивившим меня самого сарказмом.

— И сейчас думаю, — Скользящий Перст и Кханда снова почему-то переглянулись. — Думаю…

— Я смотрю, у нас тут, почитай, заседание Совета! — громко заговорил Большой Да, явно стараясь разрядить обстановку. — Не тускней, Единорог — я тоже когда из столицы приехал, меня мигом главой моего рода объявили! Будто кроме меня никого из тяжелых Кривых мечей найти не могли!.. Это у них — у нас то есть — традиция. И вообще — по-моему, у нас сегодня праздник, по поводу прибытия…

— Меня! — гордо закончил Обломок. — Я ведь тоже старейшина рода. Старейшина шутов.

— То-то ты такой тупой, — заметил прямолинейный Кханда.

Напрасно это он…

Дзю немедленно разъяснил всем разницу между словами «шут» и «дурак», а также разницу между словами «старый» и «старейшина»; потом он подробно рассказал, чем различаются словосочетания «старейшина шутов» и «старый дурак» — ну и еще раз вернулся к этим выражениям, только уже применительно к себе и «вот этому самому…»

— Когда я родился, шут, — обиженно сказал Кханда, — руду для металла, из которого тебя какой-то неудачливый Повитуха ковал, еще из штолен не добыли! А ты мне… Я в юности, когда был в Кабире, то мне сам Фархад иль-Рахш именную чеканку для ножен подарил! За мастерство Блистающего, между прочим, а не за глупые шутки…

Граненый клинок Дзю подозрительно заблестел.

— Руду, говоришь, еще не добыли? — покаянным тоном запел Обломок. — Чеканку, говоришь, подарил? Овальную такую пластинку с горной грядой и месяцем в левом верхнем углу? А неуклюжий от волнения Придаток еще споткнулся о ступеньку и выронил чеканку на ковер… И впрямь стар ты, Кханда Вьячасена, стар и мудр!

Кханда долго смотрел на ухмыляющегося Обломка — и ничего не сказал.

Промолчал старый Кханда Вьячасена.

Гости стали перебрасываться обычными, мало что значащими фразами — а я под шумок тихо обратился к Да-дао-шу.

— Слушай, Большой Да… так ты теперь старейшина Совета?

— Ну… не совсем, — ответил Большой Да. — Я теперь глава рода Кривых мечей — сам понимаешь, что не сабельных семейств, а тяжелых Блистающих — и вхожу в Совет Высших, но не как Старейшина… возраст у меня не тот. А может, и не в возрасте дело, а так… рано еще.

— Ясно. А что прежний старейшина?

— Исчез, — неохотно отозвался Большой Да. — Совсем исчез… погиб то есть. Ты не подумай, Единорог, это случайность, это с вашими кабирскими делами никак не связано!..

Не связано, значит… Ах, что-то темнил Большой Да, чего-то не договаривал! И имя погибшего случайно старейшины назвать забыл, вроде как тоже случайно…

— А лет через восемь-девять, выходит, Скользящий Перст меня в главы рода прочит… — задумчиво шевельнул я концом клинка. — М-да… сперва выгнали нас ни за что ни про что, а теперь, век спустя, в Совет чуть ли не насильно загоняют!

— И не только, — загадочно усмехнулся Да-дао-шу. — Вот будет завтра большой прием во дворце в твою честь, там увидишься с нашими временными правительницами — и все узнаешь!

— А почему это они временные? — подозрительно спросил я. — И почему правительницы? В Мэйлане правитель, а не правительницы… Ты что, Большой Да, я ж помню!.. правитель, меч «девяти колец» Цзюваньдао…

Большой Да помрачнел. А я осекся, вдруг поняв, что говорю.

— Вдовые они, — заявил он, отсвечивая лаком рукояти, больше похожей на древко. — Почти год уже. Да нет, и поболе года будет… Ты вот тут у меня про погибшего старейшину спрашивал — супруг это был их, Цзюваньдао, правитель Мэйланя. Оползнем его накрыло под Хартугой, в ущелье Воющих Псов… Теперь две жены его в регентшах, ждут, пока наследник — кинжал Бишоу у них, маленький совсем — в возраст войдет. Или, может, Совет своей властью кого назначит… ну, понятное дело, с разрешения дома фарр-ла-Кабир!

Я молчал. Что это он про одобрение дома фарр-ла-Кабир, право слово! Неужели я похож на подосланного соглядатая?!

— Придаток у правительниц, — продолжал меж тем Большой Да, — один на двоих… верней, одна на двоих. Юнъэр Мэйланьская. Да что я тебе рассказываю — завтра сам увидишь!

— Повтори-ка мне имя погибшего правителя! — настойчиво потребовал я.

— Цзюваньдао, — неохотно ответил Большой Да. — Кривой Цзюваньдао, меч «девяти колец» по прозвищу Ладонь Судьбы. Придатка звали Ю Шикуань. А что? Ты ведь его помнить должен…

— Да ничего, — пробормотал я. — Так просто… оползень, говоришь, под Хартугой?

И впрямь ничего… Если не считать записи в пергаменте Матушки Ци.

«Седьмой год эры правления „Спокойствие опор“, Ю Шикуань и Цзюваньдао, меч „девяти колец“. Хартуга, ущелье Воющих Псов.»

Так или примерно так. Только вот почему дальше был записан Скользящий Перст и Лян Анкор-Кун?! И год — семнадцатый год эры правления «Спокойствие опор!» Как раз через девять лет без малого… быть тебе, Единорог, лет через восемь-девять главой рода!

А ты куда денешься, Перст?

Воистину — спокойствие опор…

Правильный девиз.

…Я был одет в свои кабирские будничные ножны из слегка шероховатой кожи, а Чэн — в уже ставшую для него привычной марлотту поверх доспеха, тоже ставшего привычным… «Смеяться будут, — подумал Чэн так, чтобы я это услышал. — Решат, что мы — скупердяи. Или сумасшедшие. Или и то, и другое сразу.»

«Пускай смеются, — ответно подумал я. — Пускай. Это лучше, чем…»

И Я-Чэн вздрогнул, вспомнив, что первым эти слова произнес умирающий Друдл на залитой кровью мостовой. Эхо ночного Кабира, прерывистый шепот шута-мудреца, боль и ненависть…