Александр Белаш - Вражда

«Но отчего она ко мне переменилась? Я же помню, как мы играли, гуляли… даже целовались по-детски. Она была просто прелестна. И в какие-нибудь год-два стала совсем иной. Холодная, безмолвная и недоступная. Или кто-то запугал ее страшными сказками о женской доле и смерти в родах?..»

Рагна, всем телом вбирая тепло и согреваясь, минута за минутой чувствовала себя все лучше, но со свободным дыханием и гибкостью рук возвращался темный страх. Успеет ли прийти дядюшка Цахариас?.. Никто не отменил и не прекратил погони. Те, что ищут ее, по-прежнему идут по следу, и они доберутся до нее. Вопрос лишь в том, как скоро это случится.

Они могут двигаться быстрей призовых скакунов, но на людях этого показывать не станут. Хотя - ночью, в пустынном городе, когда мороз разогнал всех по домам… А тем более в поле, на равнине за городом - или над горами! Рагнхильд не просто ждала, а страстно жаждала услышать на улице грохот и увидеть слепящую вспышку за окнами - знамение того, что пришел старый, угрюмый Цахариас. Но ночь была беззвучна, как зарытая могила.

И этот Гертье - настоящее ли имя он назвал? Здесь, в западных землях, царит галломания, здесь из пижонства коверкают имена - его крестное имя может звучать как Герард, Геррит, Герхард, для друзей - Герке. В Ругии она могла насчитать дюжину молодых дворянчиков по имени Герхард. И столько же, если не больше, неизвестны ей. Но почему черты его лица почти по-девичьи тонки? почему светлые волосы переливаются шелковым блеском?.. Случайна ли встреча? Вдруг это ловушка? Заманив ее в дом, он будет ждать, когда придут те, преследующие.

- Мы не встречались раньше? - с невинным лукавством начала она, в душе сохраняя твердость и решимость.

«Если хоть что-то покажется мне подозрительным… я смогу оборониться».

- Я выезжала на балы. Валка Вузель, Корва Долена, Ярига, Балтрва Глень - не приходилось там бывать?

Знакомые названия родного края заставили Гертье ностальгически улыбнуться. Усадьбы ругов, как же - Волчий Узел, Кривая Долина… Салисков туда не зовут.

- Нет, в этих местах я не танцевал. На вакациях посещаю кое-кого из соседей, но дольше двух недель в своем поместье не задерживаюсь. Давно ли вы приехали?

- Сегодня. Вечером, - сухо ответила Рагна, наблюдая, как сверкает пламя в щели между окантовкой и дверцей печи. Кавалер Гертье щедро напоил огонь, но уголь не спешит разгореться сильно, с настоящим жаром, почему-то истлевает - словно тает впустую. Странно… и зловеще это выглядит. Будто огонь чем-то подавлен, болен, не способен разгуляться.

- Следовало точней договориться с теми, кто должен был принять вас в Маэне. И не приезжать одной… - Ставя перед ней стакан с глинтвейном, Гертье бегло, но пытливо заглянул в лицо Рагны, но девушка была сурово замкнута, и выражение лица ее напоминало дверь на запоре.

Со стуком ввалился Бабель с тростью под мышкой, несущий в обнимку два пухлых тюфяка и пару толстых одеял:

- Уф-ф! и в жар, ив холод! Еле-еле в цене сошелся, ты представляешь, Гертье?!. Обормот не отдавал меньше чем за три талера! Живодер - вот он кто!.. Сьорэнн, нижайше прошу прощения за столь нескромное вторжение, но… ба! печка! Да она еле тлеет, так мы до утра будем зубами лязгать!..

- Не вздумай плескать пиронафт на огонь, - предостерег Гертье. - Полыхнет в лицо, брови опалит.

- Расположиться следует у печки, - Бабель примеривался, куда плюхнуть тюфяки. Он даже в комнате не снял пальто - его так прохватило на морозе, что и раздеваться не хотелось. На спиртовку он посмотрел с укоризной, как бы желая сказать: «Ох, напрасная трата! Лучше б внутрь!» - Боком или головой к печи ляжем?

Пока приятели возились с импровизированными лежаками, пока Гертье вытаскивал из бельевого шкафа стопки постельных принадлежностей, Рагнхильд улучила момент и, протянув руку в сторону печки, быстро прошептала:

- Ogenjdesh!

Пламя в печи ярко вспыхнуло и загудело, прорываясь язычками в щель.

Голос ее был достаточно тих, но Гертье оглянулся с изумлением, сперва на гостью, а затем на печурку.

- Как вы сказали? Огеньдеш?..

- Что?.. я ничего не говорила, - безмятежно ответствовала Рагна, непринужденно отпивая глоток горячего, пряно пахнущего сладкого вина. Между тем в ее душе взбудораженно метались противоречивые мысли и чувства: «Он услышал… он понял! Быть не может! Как мне себя вести? Делать вид, что ничего не случилось. Да! Будь он из них - и ухом не повел бы, прикинулся бы глухим и глупым. А он от неожиданности даже встрепенулся. Не притворщик! о, как хорошо!.. Он дворянин; мне нечего бояться. Наделенный столь тонким слухом должен обладать умением молчать - да, должен, должен!..»

У Гертье сразу возникла масса вопросов, но если девушка утверждает, что не произносила тех или иных слов, публично уверять ее в обратном - недостойное кавалера занятие. Он сдержанно промолчал - однако, пораженный и восхищенный, смотрел на Рагну так, словно впервые увидел ее.

- Что это значит? - с интересом закрутил головой и Бабель. - А, Гертье? Почему так загорелось?

Рука Рагнхильд дрогнула, когда ставила стакан на стол. Она встретилась глазами с кавалером и изо всех сил постаралась, чтоб ее взгляд стал говорящим. Чтобы он угадал ее волю и подчинился.

«Надеюсь, сударь, вы не станете приписывать мне ничего из тех басен, которые именуют фольклором"?» - подумала она, высоко держа голову, и на лице ее было написано требовательное ожидание того, что Гертье ответит согласием.

Гертье изучал гостью, пытаясь отыскать какие-нибудь тайные знаки. Но перед ним сидела миловидная и разрумянившаяся девушка - пожалуй, чрезмерно строгая и властная на вид, но ничем, кроме красоты, не связанная с искусством чарованья.

- И все-таки - в чем дело?.. - Бабель недоумевал, но надеялся докопаться до истины.

«Сударь, я не хотела бы, чтоб мое имя связывалось с… нелепыми фантазиями ругов! - мысленно настаивала Рагнхильд. - Боже мой, почему вы застыли?! Скажите что-нибудь!..»

- Ничего, - Гертье вышел из столбняка. - Я вместе с углем бросил в печку коробок спичек, и они занялись все разом. Сьорэнн, сыр, хлеб и орехи - что подать? Вам понравился глинтвейн?

- Очень вкусный напиток, - кивнула Рагна снисходительно, про себя искренне поблагодарив Гертье за находчивость. Напряженное беспокойство стало понемногу покидать ее.

В дверь осторожно постучали. Гертье указал Рагнхильд на ширму, отгораживающую кровать от комнаты, и зашептал:

- Сьорэнн, ради вашего блага - скройтесь! И ни звука, прошу вас! Бабель, убери тюфяки! Открой и спроси, что надо! Я… я сделаю вид, будто ложусь спать, - следом за Рагнхильд он отступил за ширму.

Бабель отворил - за порогом топтался хмурый консьерж, побуревший от морских ветров и рома, с обгрызенной погасшей трубкой в рыжих зубах, от холода обмотавший голову фуляровым платком и завернувшийся в одеяло. Свет десятилинейки превратил лицо консьержа в деревянную резную маску, где живыми казались одни влажные глаза в старческих жилках и мокрая синеватая губа, вывернутая вниз мундштуком.