Джеральд Старк - Корни радуги

Странный это был караван, скажу я тебе. Старая Эйхнун вспоминала, что пузатых винных бочек на продажу не было вовсе, а было лишь несколько маленьких бочонков самого лучшего вина. Зато охапками носили драгоценные ткани, в одной из повозок двойное дно набили изделиями лучших ювелиров Заката в плоских ящичках, а вокруг гарцевали на горячих конях все воины, сколько было их в поместье. Кое-кто говорил, что молодому господину опротивел отцовский дом, и он собирается поселиться в блистательном Аграпуре; другие шептали, что после смерти отца Гельге хочет распродать все и зажить в свое удовольствие, как богатый бездельник. Итак, он уехал, и прошло целых два года, прежде чем…

Ардис и сама увлеклась повествованием. Ее голос обрел силу и мечтательную напевность, и варвар, прикрыв глаза, на зыбкой грани между явью и сном в какой-то миг ощутил удивительную раздвоенность. Он оставался воином с Полуночи, бездумно ласкающим женщину на любовном ложе; и он же, прищурив глаза от красного закатного солнца, смотрел из-под руки на уходящую вдаль пыльную ленту дороги. Он был Конаном из клана Канах – и молодым стражником у ворот поместья в те времена, которые теперь помнит разве что старая Эйхнун. Словно наяву, увидел он вдалеке сквозь черные прутья ворот – не нынешних, ажурных и легких, а тяжелых и грубых, вышедших из-под молота деревенского кузнеца – медленно ползущую черную точку. И понял, что хозяин наконец вернулся, и это понимание наполнило его странным, смешанным чувством облегчения, радости и смутного страха.

Черная точка приближалась, окутанная пыльным облаком. Сигнал уже дан, усадьба наполнилась людьми, движением, голосами… а он все всматривался до рези в глазах, пытаясь понять: где же три подводы с драгоценностями? Где два десятка до зубов вооруженных всадников? Где породистые кони, где верблюды, нагруженные припасами для долгого и трудного пути, где, наконец, сам молодой господин, веселый и молодцеватый Гельге Кофиец, Нашедший Корни Радуги?

Фургон близко… один фургон, накрытый пыльным синим тентом. Всего один. Заморенными лошадьми правит кто-то в истрепанной черно-зеленой тунике тургауда. И всадник на вороном жеребце, торопящийся первым успеть к открывающимся воротам… вот он спешивается, проходит под аркой, ведя в поводу взмыленного коня, оборачивается навстречу подъезжающему фургону… Могучие боги, неужели дородный Кофиец когда-то был таким?! Трудно представить: всадник статен и широкоплеч, в его фигуре нет ни малейшего намека на обширное чрево в будущем, черная борода подрезана коротко и аккуратно, кривой туранский ятаган у бедра – скорее воин, чем купец… Но это он, все сомнения отпадают, достаточно увидеть его лицо – оно почти не изменилось с течением лет.

Умное, жесткое, волевое лицо сильного человека.

И все же это лицо не понравилось Конану – ни той части его разума, что загадочным образом заглянула в далекое прошлое, ни настоящему киммерийцу, рассеянно внимающему повести рыжеволосой Ардис. Варвару уже не раз доводилось видеть и этот мрачный упорный огонек в глазах, и слишком крепко сжатые челюсти, и нахмуренные брови. Так выглядит игрок, поставивший на кон все свое состояние, фанатик Эрлика Кровавого, идущий на смерть во славу своего божества, или алхимик, посвятивший жизнь поискам вечной молодости. Так выглядит воззвавший к Силам, которые лучше не тревожить. Какая-то темная, тайная страсть бушевала под мужественным обличьем молодого Гельге. С годами этот отпечаток сотрется, сделавшись менее явным, – но вот отпустит ли Кофийца его странная одержимость?

Между тем фургон останавливается, и возница, чья внешность Конану также знакома, спрыгивает с козел… отдергивает запыленный полог…

– …Тогда-то и стало понятно, отчего караван в восходные страны был таким странным – ведь собирали его не для торговли. Кофиец ехал за невестой, и он вез с собой дорогой выкуп, ибо невеста была высокого рода. Что там у них произошло – никто не знает, кроме тех троих, что вернулись, а они не рассказывают никому. Два десятка отборных воинов и все драгоценности Кофийца остались в далекой стране на Восходе, но главное сокровище все же досталось Гельге – недаром говорят, что Кофиец всегда добивается своего. Ее звали Льен Во. Она была кхитаянка, дочь верховного жреца, и она была красавица – так говорят. А спустя одну или две луны… Эй! Ты что, спишь? Да еще и бормочешь что-то во сне… – вздрогнув, Конан очнулся от своей странной полудремы – его нетерпеливо теребила Ардис. – Ну понятно, какая из меня рассказчица! А я-то стараюсь…

– Ты очень хорошая рассказчица, – совершенно искренне уверил киммериец. – Я словно наяву все увидал. Так значит, из той поездки вернулись только Гельге и Фидхельм? И именно тогда в поместье появился кхитаец…

Ванирка скорчила капризную гримаску, но Конан привлек недовольно надувшуюся девицу к себе и крепко поцеловал в полные губы. Ардис ответила на поцелуй с не меньшим пылом, и прервались они нескоро. Когда же объятия наконец разомкнулись и сердца забились ровнее, Ардис с блаженным вздохом вновь откинулась на подушки, смеясь:

– С каждым разом у тебя получается все лучше и лучше, Конан! Это что, мои сказки так на тебя действуют?

– А вот расскажи еще, и проверим! – хмыкнул варвар. – Так что же было дальше?

Но этой ночью рассказов более не было. Словно почуяв что-то, Ардис упорно обходила стороной скользкую тему, отшучивалась, а потом прямо заявила, что расспросы приятеля ей надоели. Сколь бы ни был настойчив Конан, почувствовал и он, что большего от взбалмошной подружки не добиться. Впрочем, пока довольно и этого.

Незаметной тенью он выскользнул из задней двери уже крепко под утро. Ардис оказалась неутомима в любви, это было и прекрасно и утомительно разом – еще не добравшись до своего лежака в доме стражи и предвкушая желанный, хоть и недолгий отдых, Конан уже начал мечтать о следующей встрече. Что же до загадок и тайн, то, с одной стороны, их прибавилось, с другой – варвар чувствовал, что находится на верном пути. Не этой ночью, так следующей или седмицу спустя он услышит окончание истории. Возможно, тогда какие-нибудь части головоломки встанут на место. Еще он положил себе непременным поговорить с Эйхнун, той самой старой служанкой, что помнила еще отца Гельге Кофийца. Уж она-то точно должна знать обо всем, что творится под сводами богатого купеческого дома.

Этой ночью дозор несли Хатлави и Мугдаш. Неуклюжая скрытность Конана, спешившего до рассвета вернуться в казарму с ложа любовницы, конечно же, не ускользнула от их бдительного ока, а киммериец, в свою очередь, заметил их. Впрочем, ни дозорных, ни Конана эта встреча ничуть не встревожила, скорее напротив – повеселила. Любовные подвиги среди тургаудов почитались делом достойным, излишнее воздержание проходило по ведомству самых гнусных извращений, а учитывая, что в усадьбе работала прорва смазливых девиц, грешки подобного рода водились за каждым из воинов.