Булыга Сергей - Ведьмино отродье

И он не удержался и упал. И сколько он так пролежал, не знал, не помнил. А помнил только вот что: лишь только он очнулся, так сразу, ни о чем еще не думая, вскочил…

И замер. Р-ра! Он — на земле уже, у него под стопами надежная, твердая почва, а Зыбь — вон где она, Зыбь — позади него, правда, в каких-то двадцати шагах. Но все равно он, значит, одолел ее, он перешел через зыбучие пески, он, как и тот купец, не дрогнул. Значит, Равнина, Дымск… И Рыжий засмеялся! Р-ра! Выброси ты их из головы, забудь о них: нет больше Дымска, нет Равнины, нет князя, нет Урвана — никого! Теперь ты — Рыжий, просто Рыжий — в Мэге. Стоишь возле холма, поросшего густым опрятником, а дальше, сразу за холмом, видна гора, за той горой — еще одна гора, но та уже повыше, а там, за той, еще одна, еще, еще; все эти горы называются Хребет. И если перейти через Хребет…

И Рыжий, усмехнувшись, лег. Лежал, смотрел на Зыбь, на горы. И очень долго так лежал, почти что до полудня, а после все же встал и пошел вперед, к Хребту. Теперь он не спешил — неделю поднимался к перевалу и по пути охотился и набирался сил, а вечерами разжигал костер, ложился у огня и представлял перед глазами Книгу, читал ее. А вот о Дымске вспоминать не получалось. И, может, это правильно — ведь Дымск остался в его прежней жизни, а она умерла, ее нет и никогда уже… Э, погоди! Не все так просто, как хотелось бы, потому что ни в коем случае нельзя сбрасывать со счета того, что Мэг — это союзная Дымску держава, и, значит, Тымх вполне может послать сюда гонца и объявить им здесь… Ну что ж, пусть ищут, пусть стараются. А ты… Вверх, вверх! И Рыжий шел, карабкался, цеплялся, скользил, срывался, поднимался и вновь карабкался — вверх, вверх, и вот он, наконец, этот заветный перевал, и ничего здесь нет, один только туман, и день и ночь туман, огня не развести и оттого и бьет тебя озноб; вниз, Рыжий, вниз! И он шел вниз. И вот уже сперва туман остался позади — то есть, вверху, на перевале, — потом, еще через два дня, на краю ледника, Рыжий увидел первый след — наверное, охотника. Потом еще один. И рядом с ним он увидел обломок стрелы. Странно, подумал тогда Рыжий, на кого это они могут здесь, среди этих голых мшистых лугов, охотиться? Но мало ли! И пошел дальше, вниз. Кормился сладкими кореньями, улитками. Потом набрел на тропку и двинулся по ней. Вскоре эта тропка привела его в лес. Лес был приземистый, хвойный, корявый. Но там уже водилась дичь! Рыжий поймал костяника, разбил его о камни и съел. Потом сбил камнем птицу чьивку и проглотил ее прямо вместе с перьями — вот до чего он был тогда голоден! Потом чем ниже он спускался, тем лес становился и выше, и гуще. Там и добычи было больше, так что к вечеру Рыжий довольно-таки прилично насытился. Потом, когда уже было темно, он еще издалека заметил костер там, как оказалось, ночевали дровосеки. Они лежали у огня вповалку, без всякой охраны, и, значит, можно было без особого труда напасть на них, добыть себе одежду, имя и потом уже совершенно спокойно, никого не опасаясь, спуститься в долину, а там, в первом же селении, в первом же доме, в который бы его пустили на ночлег, снова… Нет, ни к чему все это. И, постояв возле огня и немного согревшись, Рыжий так же тихо, как пришел, ушел от дровосеков. Потом еще два дня — и при этом постоянно таясь — Рыжий спускался по тропе, а утром третьего, продравшись через заросли, взобрался на скалу…

Лег и прищурился. Самодовольно зевнул. А что! Ведь он уже, считай, почти пришел туда, куда хотел! Внизу под ним, под обрывом, раскинулась долина — вся зеленая! А вон река, а вон запруда, мельница. А вон квадратики возделанных полей. Дальше дома в две улицы. Повозка едет по дороге. В повозки, так у них в Мэге заведено, впрягают должников, в плуги военнопленных и мятежников… А вон еще дома, еще. И так примерно вот такая же картина будет еще на сорок дней пути, и только потом уже будет столица, град Бурк. И уже там…

Но здесь, в Двенадцатой Провинции, в Чупрате, об этом думать еще очень рано. И вообще, вначале ты, Рыжий, должен решить, кем ты будешь называться в этой новой жизни. Проще всего, конечно, сейчас лечь в засаде, поймать идущего с поля крестьянина, снять с него его серую холщовую попону… А после в этой вонючей позорной холще ты будешь вынужден кланяться всем тем, кто ходит в крапчатом, малиновом, ездит в зеленом, золотом… Хотя и этих, едущих, кстати, тоже можно легко подстеречь и ограбить, да так, что никакая охрана им не поможет! А после… Р-ра! Но если уж на то пошло, то еще проще будет сразу стать безместным йором, тем более что в последний год их здесь развелось несчетное множество. И, значит, тогда можно вовсе ни во что не рядиться, а идти прямо так, прямо в том виде, в котором ты сейчас и есть то есть в одном ремне да поясе. Безместный йор — он вне сословий, вне закона. Это, конечно, хлопотно, зато… Ар-р! Р-ра! И Рыжий встал и двинулся к тропе, ведущей вниз, в долину.

В долине Рыжий напрямик, через нескошенное поле, вышел к почтовому тракту и побежал по нему — на двух конечно же, ибо свободные здесь иначе и не бегают, здесь же ведь цивилизация… Гм! Да! И Рыжий побежал по краю, при обочине. И это правильно. Дело в том, что этот тракт, он хорош только для повозок, а босиком по нему — это просто беда, стопы об камни сразу посбиваешь! А путь далек… Но Рыжий не спешил и не вставал, как раб, на все четыре — бежал себе по-прежнему на двух, мерной трусцой, по-йорски, такой бег называется измот… Вот и бежал измотом. Прохожих и проезжих не встречал — ведь здешнее предгорье как-никак окраина, места почти незаселенные. Да и время, прямо скажем, нынче весьма неспокойное… И это хорошо! Чем меньше глаз, тем лучше. Он бежал. В полдень, немного притомившись, Рыжий присел у придорожной яблони, поколотил ее, подзакусил и снова двинулся в путь. День был погожий, солнечный; там-сям уже снимали урожай. Вон, справа, посмотри, рабы скирдуют орс, поют. Дальше, на взгорке, стоит кузница, там тоже кто-то копошится…

А вот уже и почтовая станция. Герб на дверях. Крестьянская повозка у крыльца. Пыль. Куропатка с выводком копается в песке. Солнце садится за плетень… Рыжий небрежно вытер стопы о гребенку и вошел.

Пять-шесть крестьян в обтрепанных попонках сидели за столом, играли в кубик и смеялись. У стойки стоял чин в расстегнутом лантере; старик держал на вертеле поджаренную птицу, советовал играющим. В углу — лампада, лик Стоокого…

— В дом! — рявкнул Рыжий. — В дом! Хвала Ему!

Все оглянулись на него и настороженно замерли. Рыжий стоял в дверях и ждал. В репьях, нечесаный, в широком боевом ремне да при богатом поясе с блестящими нашлепками он, по здешним понятиям, выглядел не самым желанным гостем. И тем не менее…

— В дом, в дом, хвала, — ответили нестройно.

Рыжий, бренча висюльками, вразвалку миновал крестьян, достал из пряталки монету и, положив ее на стойку, мрачно сказал: