Генри Балмер - Чародей звездолета «Посейдон»

— Так проволочка исходит от фонда Максвелла? Но наступил мой год. Я ждал десять лет. Проведена вся подготовительная работа, Космическое бюро предоставило мне Поучалин-9, я пригласил доктора Хаулэнда в качестве главного ассистента — за десять лет выполнен грандиозный объем работ, чтобы можно было приступить к разрешению задачи в наступающем году. Вы отлично знаете об этом. Весь университет знает. Купив с помощью фонда Максвелла необходимое оборудование, я должен начать серию экспериментов на Поучалин-9 с целью культивирования на ней — жизни!

Рэндолф опять придвинулся к спинке кресла, им полностью завладели мысли о труде всей его жизни — он был одержим желанием довести задуманное до конца:

— Я абсолютно убежден — хотя, я знаю, кое-кто надо мной посмеивается, — что могу создать искусственную жизнь — в зачаточном виде, конечно. Чтобы осуществить это, мне нужны средства намного большие, чем может предложить обычное учебное заведение. Стараниями великого Максвелла, творца электродинамики, создан фонд для поддержки науки — и я ждал десять лет.

Десять лет!

Даже незначительное препятствие способно было расстроить Рэндолфа и напоминало ему, какими напряженными были все прошедшие десять лет.

— Я открываю путь в будущее, Дудли! Не чините мне препятствий!

Сквозь стеклянные стены проникали шумные разговоры студентов, а в апартаментах профессора ничто не нарушало наступившую зловещую тишину даже тиканье часов.

Наконец, Рэндолф прервал затянувшееся молчание и снова спросил:

— Ну что, Дудли? В этом году моя очередь на получение средств из фонда. Какие проблемы?

— Вернитесь мысленно назад во времени, Чезлин. В прошлом году деньги из фонда пошли Гэкенбаху на изучение передаточных чисел. В позапрошлом году — Месаровику для волновой механики. Еще годом раньше — Льюису на работы по эндокринологии. Еще раньше…

— На развитие классической или ядерной физики, насколько я помню. Ну и что? Для этого и был создан фонд. Весь мой факультет нуждается в новом оборудовании — без него мы пропадем.

Рэндолфу не хотелось усматривать в поведении вице-президента серьезную для себя опасность — профессор имел полное право на получение субсидий, — но Харкурта что-то беспокоило. «Что его волнует, — размышлял Рэндолф. — Может быть, трудности, предстоящие моему отделу. Может, ему не нравится, что я пригласил дорогостоящего доктора Хаулэнда, но он только усилит команду в неизведанной работе. Весь мой труд будет напрасным, если… Результаты не могут быть опубликованы, пока не будут доказаны. Я уверен, что могу осуществить то, о чем заявил, и взять верх над теми, кто, подобно Кавагучи, насмехается надо мной. Но мы не можем так долго ждать ассигнований!»

— Как вы знаете, Чезлин, все средства фонда были распределены на много лет вперед. Мы должны тщательно учитывать относительную степень важности…

— Я должен получить средства — в нынешнем году. Пришел мой черед!

— Но нигде это официально не зафиксировано…

— Официально! — воскликнул профессор.

И вдруг его охватило чувство, которое он не сразу осознал, — это была паника. Его обычно спокойную манеру поведения ученого начало вытеснять громадное честолюбие, являвшееся главной, характерной особенностью Рэндолфа, все его нутро бессознательно искало конкретное препятствие, чтобы разбить его вдребезги и уничтожить. Ничто не должно стоять на пути работы, которой он посвятил всю жизнь, — ничто!

— Я очень сожалею, Чезлин, — вице-президент Харкурт говорил жестко, подыскивая самые убедительные слова. — Вы должны понять, что в планах фонда Максвелла произошли изменения.

— Нет! Я не верю! Они — члены правления фонда — вы, вы не лишите меня средств…

— Речь не идет о том, чтобы отобрать у вас фонд, Чезлин. Просто нет еще окончательного решения, кто получит субсидии в этом году.

— Но они должны быть выплачены мне. Так было запланировано и согласовано десять лет назад…

— Нет, Чезлин, — Харкурт медленно покачал головой. — Не совсем так.

Ничего такого не было сказано, ничего не было записано…

— Но это подразумевалось! Сам президент говорил мне, что я получу фонд в нынешнем году.

— Даже если и так, Чезлин, президент уже не помнит об этом.

— Не помнит! — крошечная рука Рэндолфа сначала ощупывала подлокотник кресла, потом хватала его в разных местах, крепко сжимала, как будто искала хоть какую-нибудь надежную опору в этом безумном мире.

— Не помнит… — снова повторил он.

— Я могу только сочувствовать вам. Мы были добрыми друзьями, Чезлин.

Очень надеюсь, что наши отношения не изменятся после всего случившегося из-за неудачно сложившихся обстоятельств.

Харкурт пристально смотрел на маленького человека, сгорбившегося в глубоком кресле. Поколебавшись, вице-президент продолжал:

— Пусть то, что я скажу, останется между нами, но мое уважение к президенту и членам правления фонда серьезно поубавилось после их решения.

Я даже намекнул, что уйду в отставку. Но невозможно бороться с людьми, обладающими высоким авторитетом, Чезлин. Стоящие у власти знают, что они на вершине, — и им дела нет до других.

— Власть, — тихо проговорил Рэндолф.

Харкурт чувствовал себя очень неловко. Он никогда раньше не видел маленького профессора таким раздавленным, несчастным и разбитым.

Вице-президент был поражен такой реакции, так как ожидал от Рэндолфа гнева, возмущения, справедливой ярости. Все эти чувства профессор сначала вроде бы проявил, но совсем скоро, как бы не выдержав такого нервного напряжения, совершенно сник.

— Скажи мне, Дудли: что стряслось с фондом?

— Всех тех, кто получал средства из фонда последние десять или одиннадцать лет, объединяла общая черта.

— Им всем везло.

— Нет, — покачал головой Харкурт. — Они все ученые. Фонд Максвелла был основан для всего профессорско-преподавательского состава.

— А что я больше не принадлежу к профессорско-преподавательскому составу?

Харкурт, игнорируя вопрос Рэндолфа, упрямо продолжал:

— В этом году фонд Максвелла получает профессор Элен Чейз…

— Очаровательная дама с золотистыми волосами?

— Да.

— Я никогда не мог понять, чем она занимается.

— Она руководит кафедрой по исследованию творчества Бернарда Шоу.

— Какой кафедрой?

— Кафедрой, занимающейся изучением творчества Бернарда Шоу.

Профессор Рэндолф сделал большое усилие, чтобы вспомнить, о чем идет речь, но мысли неизменно возвращали его от универсальных знаний в совершенно определенное место в Галактике, куда он так надеялся попасть после десяти лет ожидания.

— Она что — одна из предсказательниц? Из тех странных людей, преклоняющихся перед бормочущими заморскими языками, умершими тысячи лет назад, — людей, которые не могут отличить парсек от электронвольта?