Тереза Эджертон - Ожерелье королевы

Ис прикрыла глаза руками. Воспоминания стремительно возвращались к ней, они обрушились лавиной, и эта лавина грозила поглотить ее.

— Нет, — шептала она, — нет, я никогда не была такой отвратительной, такой мерзкой…

— Именно такая ты и была, — сказала мадам, торжествуя. — Оборванная, грязная, одичавшая. И оставалась бы такой до сих пор, если бы не все то время и все те усилия, что я на тебя потратила. То есть если бы ты вообще, конечно, выжила.

Но Ис продолжала качать головой. Унижение было слишком сильным, слишком невыносимым.

— Нет, — повторяла она снова и снова. — Не может быть, чтобы из такой грязи я выросла в такую, как сейчас. Если это правда, я больше никогда не смогу поднять голову. — В отчаянии она повернулась и выскочила на улицу. Дверь захлопнулась за ней.

В тесной лавке на некоторое время повисла тишина, потом горбач заговорил:

— Так вы пощадили меня только для этого. Она ни за что не позволит мне жить, зная, что я помню, какой она была, что я видел, из какой грязи она вышла.

Мадам еще мгновение, озадаченно нахмурившись, смотрела вслед Ис. Потом повернулась к старому гоблину, ее блестящие темные глаза были тверже, чем когда-либо.

— Ты, несомненно, прав, — ответила она, пожимая плечами. — Но какая разница — ты с самого начала не представлял особой ценности.

Первые признаки весны появились и на севере. Когда лед растаял и солнце согрело землю, лиственницы покрылись нежной зеленью, а пурпурные камнеломки и полярные маки вспыхнули на полях. Но в Линденхоффе вместе с зимой угасал и король Джарред. Когда проклюнулась листва на лиственницах, он уже не мог вставать с кровати. Большую часть времени он спал, а когда бодрствовал, перед ним нескончаемой чередой проходили доктора.

— Кровь его величества находится в состоянии постоянного брожения, — сказал пожилой хирург, — нужны еще банки.

— Нонсенс, — не согласился самодовольный молодой терапевт, — причиной нынешнего состояния короля может быть только наличие множественных гнойников и последующее патологическое скопление соков, характерное для бубонной чумы. Пчелиный воск, кошачьи язычки и настойка опия — вот единственное лекарство.

— Не верно, — настаивал целитель из Валлерховенского университета, который, как большинство ученых, теорией владел хорошо, но не мог предложить никаких практических советов. — Его Величество страдает от раздражительности и беспорядочного гидропондиакального жара.

А король терпеливо сносил их всех, позволял им пичкать себя лекарствами, заставлять пропотеть, обклеивать нарывными пластырями, делать кровопускания, ставить горчичники, клистиры, пиявок, прикладывать свежезарезанных голубей, давать ему травы, слабительные, мочегонные и болеутоляющие средства, накачивать его горькими солями, каломелью, всяческими зельями и противоядиями. Ни одно из этих средств не приносило ему ни малейшей пользы.

Но однажды утром появился совсем другой человек. Это был пожилой врач, чьи проницательные серые глаза и резкие манеры внушали Джарреду… некое слабое подобие надежды. Доктор привел с собой странного ассистента: жуликоватого вида старика с волосами чернее воронова крыла, с красной разбойничьей повязкой на глазу, кривым белым шрамом, пересекавшим всю щеку под серой трехдневной щетиной. Эти двое представляли собой такой разительный контраст — аккуратный врач и его сомнительный помощник, — что Джарред слабо улыбнулся, несмотря на слабость.

По приказу доктора слуги покинули комнату. Приблизившись к кровати, он взял короля за запястье двумя пальцами. Под оборчатым льняным манжетом ночной рубашки рука Джарреда была совсем худой, кости казались хрупкими, а кожа — тонкой, как у ребенка.

— Пульс очень слабый, но ровный. Не думаю, что ему повредит небольшое здоровое волнение — более того, оно может принести ему определенную пользу.

Врач отступил на шаг, и на его место встал его колоритный помощник.

— Ваше Величество, вы меня узнаете?

Сперва Джарред его не узнал. Затем почти одновременно заметил несколько вещей: черные волосы были париком, шрам слишком явно выделялся на лице, чтобы быть настоящим, а этот голос он уже раньше слышал тысячи раз.

— Френсис? — еле слышно сказал он. А затем значительно громче, осознав всю невероятность ситуации: — Френсис?

— Да, сэр, это я. Ваш старый учитель, ваш второй отец, — подтвердил старик, и его голос дрогнул от нахлынувших эмоций, одновременно с этими словами он снял и отбросил яркую повязку с лица. — Мне было запрещено к вам приближаться, но они не могли удержать меня вдалеке от вас сейчас, когда вы так тяжело больны. Мой добрый кузен пришел мне на помощь и тайком провел меня к вам.

Слабая улыбка переросла в широкую ухмылку.

— Мой дорогой друг, я и передать не могу, как я счастлив вас видеть. Но в таком… таком нелепом обличье! Что вам такое взбрело в голову?

Философ улыбнулся ему в ответ, но несколько безрадостно.

— Я решил, что никто не заподозрит степенного доктора Перселла в таком нелепом розыгрыше. Что никто не подумает, что у немощного старика, вечно занятого своими часами и механическими диковинками, хватит решительности и романтизма появиться перед королем в таком карнавальном наряде. И, как видите, я оказался совершенно прав.

Король закрыл глаза, но только на мгновение. Это для него было уже слишком.

— Не понимаю. То есть я понимаю, почему ты оставил дворец, но как это тебе запретили даже навещать меня? Я не давал такого приказа.

— Его отдала королева, — объяснил Перселл. — Ваше Величество, а вы сами ее не подозревали? — Король резко открыл глаза, но больше никак не реагировал. — Вскоре после того как я покинул Линденхофф, я обнаружил, что это она опубликовала мои записи. Вы же знаете, наверное, что она разогнала всю дворцовую прислугу. Естественно было ожидать некоторых перемен, и никто не удивился, что она захотела продвинуть своих людей, но она, похоже, делает все, чтобы убрать от вас всех, кому вы могли бы доверять. При подобных обстоятельствах мне приходится предположить, что и причиной самой болезни является тоже она.

— Но почему? — Теперь Джарред реже видел королеву и ее колдовское влияние ощущал слабее. Хотя оставалось некое воспоминание о наслаждении, которое она доставила ему во время свадебного путешествия, но боль помнилась острее. — Я не говорю, что ты не прав, но если ты прав, чего она надеется достичь? Если я умру — а мне действительно кажется, Френсис, что жизнь постепенно оставляет меня, — она потеряет все, когда на мое место сядет Руперт.

Перселл горестно покачал головой.

— Я понятия не имею, что она надеется получить. И я не знаю, кто она такая на самом деле, учитывая ее таинственное прошлое и этих бесчисленных слуг-гоблинов. Но она определенно не та, за кого себя выдает. Я говорил с путешественниками из Монтсье и Шато-Руж — никто ничего не слышал о Дэбрюлях.