Сергей Малицкий - Печать льда

– Вот! – удовлетворенно хмыкнул Орлик. – Наконец-то ты задумался! Отчего все жители Айсы думают лишь после того, как наделают всяких дел? К примеру, доспех натягивают, когда уж спина стрелами истыкана?

– Потому что думают не животом! – воскликнул Рин.

– Полный живот не для раздумий служит, а чтобы голову от лишних забот освободить! – ухмыльнулся Орлик и прошептал, становясь серьезным: – А ведь слежки нет! Отчего же у меня такое странное ощущение, будто кто-то выворачивает меня наизнанку? Кстати, далеко ли живет твой мастер Грейн?

– Рядом, – кивнул Рин. – Но имей в виду, что обед в твоей компании лишит его запасов на всю зиму!

– Эх, парень! – Вельт ударил Олфейна по плечу. – Поверь мне, если он, как и мы, переживет излет этой осени, зима покажется ему легкой прогулкой. Что тебе, мать?

Одна из нищенок, сидевших у молельного дома, поднялась и подошла, волоча за собой мешок, к парочке заболтавшихся у слободского храма воинов с протянутой рукой.

– Чего тебе? – повторил Орлик. – Поверь мне, старушка, моя доброта наступает вслед за моей сытостью, но пока я слишком голоден, чтобы совершать благодеяния!

– Подожди! – Рин зазвенел медяками в тощем кошельке и внезапно замер: на уже знакомой ладони лежал перстень с белым камнем.

– Что там? – недовольно прогудел Орлик, и в то же мгновение откуда-то с юга донесся удар грома. Но небо оставалось чистым.

Грейн выволок из подполья уже второй кабаний окорок, а Рин дважды сбегал в харчевню у башни за теплым хлебом и вином, когда Орлик наконец отодвинул от себя стол и блаженно зажмурился.

– До обеда теперь можно и потерпеть!

Старик восхищенно крякнул, а Рин, который только что с тревогой наблюдал, как на гигантские ломти хлеба укладываются столь же гигантские куски розового душистого мяса и один за другим исчезают за работающими словно хорошие жернова крепкими белыми зубами, воскликнул:

– Орлик! Так уже за полдень! Вот он и обед!

– Обед? – огорчился вельт. – Ты еще скажи, что мы с тобой в нашем логове, когда перекусывали поутру, завтракали! Нет, дорогой мой, это никакой не обед! За обедом всякий уважающий себя вельт обязательно должен выхлебать хорошую миску наваристой похлебки да закусить ее чем-то серьезным, а не обычным хлебом, который, в свою очередь, следует запить подогретым вином!

– Как говорят в Храме, вознеси жалость к богатым и знатным, ибо вершина, с которой им предстоит падать перед троном Единого, не оставляет надежды на безболезненное приземление у ног его, – покачал головой Грейн. – Как же ты переносишь голод, воин? Я слышал, что вельты неделями могут обходиться в своих лодках вяленым мясом и простой водой? А бывает, что заменяют и то и другое сырой рыбой!

– Поэтому я хожу пешком. – Орлик спрятал отрыжку в широкую ладонь и, потянувшись, заложил ручищи за голову. – С другой стороны, именно долгие и вьюжные зимы приучили вельтов к сытной пище и возможности подкопить на будущую растрату жирок. К тому же, неужели ты, почтенный мастер, мог подумать, что вельты завтракают, обедают или ужинают да просто перекусывают вяленым мясом, водой или даже сырой рыбой? Никогда! Они так борются с голодом и зимней зубной болезнью. А завтраки, обеды, ужины и ночные дружеские попойки просто откладывают до лучших времен! Что делать будем, Рин?

Парень перевел взгляд на широкую скамью, на которой спала Айсил. Прошла уже пара часов с тех пор, как опекунша последнего из Олфейнов, прикидываясь немощной нищенкой, подошла к своему подопечному, а он все еще не узнал о ней ничего нового. Хотя что-то все-таки узнал!

Во-первых, увидев перстень, нанизанный на прочную бечеву, Рин возмущенно вскричал, что его снять невозможно. На что мнимая старуха тут же надела его на палец и столь же быстро сняла. После данного представления Олфейн на некоторое время потерял способность внятно выражать мысли, поэтому Орлик молча подхватил мешок опекунши, посоветовал парню закрыть рот и вести всю компанию к мастеру Грейну.

Опекунша перестала прикидываться старухой сразу, едва друзья свернули в узкий поселковый прогон. Тут и Рин начал приходить в себя, потому как идти мимо скособоченных оград, ежесекундно оглядываясь, было непросто даже в здравом рассудке. Айсил шла перед корчившим ужасные рожи Орликом прямо, но взгляд Рина ловить не стала и не открыла лица не только до калитки Грейна, но не сдернула повязку даже тогда, когда старик загремел замками и позвал гостей в дом. И ни разу не подняла глаз, лишь когда оказалась в полумраке тесного жилища, произнесла едва слышно:

– Отец, найдется у тебя немного теплой воды?

Грейн, который и так оробел от явления в его доме великана вельта, поймавшего на свою шапку всю доселе невидимую потолочную паутину и пыль, тут и вовсе расчувствовался. Притащил из пристройки деревянное ведро с холодной водой, во второе ведро выплеснул горячую воду из котла и подбросил дровишек в очаг. Потом послал Рина с котлом к бочке с водой, мгновенно подвесил котел на крюк над огнем, разыскал льняное полотенце и содрал со стены медный ковш – то есть начал суетиться, мельтешить и волноваться, словно и в самом деле только что узнал о собственном отцовстве.

Айсил несколько минут просто сидела, опустив голову и сложив руки на колени. Затем начала, не поднимая головы, распускать на горле шнуровку нищенского плаща, и старик немедленно захлопотал снова. Выдвинул к очагу лавку и тычками крепких кулаков заставил неожиданно оказавшихся неуклюжими увальнями Рина и Орлика отвернуться от внезапно обретенной опекунши, усесться к ней спиной и чинно смотреть на огонь.

Вельт, впрочем, тут же завел со стариком разговор о возможности утолить легкий голод, после чего Грейн и полез за первым окороком, а Рин остался сидеть, прислушиваясь к шелесту одежды и плеску воды за спиной, и все никак не мог понять, зачем ей мыться? Или Айсил не успела вымыться с того самого дня, когда вышла к костру Олфейна из Погани? Так ведь не чувствовалось запаха, который тогда резанул его ноздри.

Рин сидел выпрямившись, словно мастер Грейн вновь, как в отрочестве, следил за его осанкой, за перемещениями по отшлифованным временем и ногами тысяч отроков камням во дворе магистерской казармы. И звуки за его спиной казались Олфейну каплями воды, что разбрызгивались из разогретого над огнем котла и падали на его обнаженную спину. Вот упал на пол пояс, вот звякнула пряжка. Зашуршал отброшенный в сторону плащ. Скрипнули сапоги, и камня коснулись босые ноги. Вот шорохом отозвалась шнуровка рубахи или легкой свитки, зашелестела мягкая ткань по бедрам или груди, предплечья задели тело, ковш опустился в одно ведро, в другое…