Екатерина Мурашова - Кто последний? – Мы за вами!

Душно. Душно. Душно. Как будто где-то внутри что-то созрело и вот-вот взорвется, вылезет наружу. Нет, вылезет – это неправильно. Явится… Опять не так, надо без сокращений, еще полнее, в архаическом, исконном варианте – ЯВИТ СЕБЯ. Явит себя. Кому? Не мне, не только мне – миру. Странное ощущение, в чем-то – повод для гордыни, в чем-то – унижение. Ты – сосуд, взрастивший нечто, тебя превосходящее, и по опорожнении будешь отброшена в сторону… Этого никогда не понять мужчине или нерожавшей женщине. Но я не жду ребенка. Что же со мной?

Вельда Каннигер, стройная высокорослая блондинка 28 лет отроду, с кротким и оттого глуповатым лицом, сидела за столом в своей комнате, упершись лбом в сжатые кулаки, и тихо, но безутешно плакала.

Впервые в жизни ей нужно было совершенно самостоятельно принять важное решение. Все возможные советы были выслушаны и отвергнуты накануне. Она осталась одна, если не считать большой цветной фотографии Кларка, которая стояла перед ней на столе. На фотографии Кларк смеялся, широко разевая белозубый рот, и бирюзовая морская волна нежно лизала его стройные смуглые ноги. Снимок был сделан за полгода до гибели Кларка.

Когда ей сказали, что Кларка больше нет, она не поверила, и не верила еще целых три дня, пока своими глазами не увидела его в гробу. У него была полностью раздавлена грудная клетка, но лицо осталось совершенно нетронутым. Грудь закрывало пышное, накрахмаленное жабо, и ей все еще казалось, что это такая глупая шутка, и Кларк сейчас откроет глаза, рассмеется, вскочит, обнимет ее и закружит по этому идиотскому залу, где так много белых цветов, липкой музыки и людей с дурацкими постными лицами, которые они как будто взяли где-то напрокат и второпях перепутали размер, и теперь одним из них давит в скулах и не помещается нос, а у других лицо все время норовит сползти, и им приходится то и дело поправлять его пальцем у переносицы. Все удивлялись тому, что она не плачет и вообще ничего не говорит, а она почему-то думала о том, что обидит Кларка, если так легко поверит в его смерть, так легко и привычно, со слезами и причитаниями, отпустит его. Ей казалось, что заплакав о нем, она предаст Кларка. И она молчала.

Дома, после церемонии, она взглянула на их широкую постель с лиловым вышитым покрывалом и внезапно поняла, что никогда уже не ляжет в нее с Кларком, никогда они не будут перетягивать друг у друга одеяло и, укрывшись с головой, играть в пещерных людей. Никогда губы Кларка не коснутся ее волос, и нет больше теплой груди и нежных объятий, в которых можно спрятаться от дурного сна. Все кончилось разом и навсегда.

Не издав ни звука, Вельда провалилась в мягкую темноту и отдыхала в ней до утра, когда подруга пришла проведать ее и, обнаружив молодую вдову на коврике возле кровати , испугалась до полусмерти и вызвала медицинский вертолет.

С тех пор прошло два месяца, и сейчас она в одиночку должна решить судьбу их с Кларком ребенка. Сына, о самом существовании которого Кларк так и не успел узнать.

Позавчера были закончены все обследования. Врач, проводивший заключительное собеседование, знал о постигшем ее горе и был предельно корректен. По окончании обсуждения он предложил ей консультацию психолога, но Вельда отказалась. Возможно, психолог еще понадобится ей, потом, если она решит…

Внешность Вельды часто обманывала окружающих. Она вовсе не была глупа и с самого начала понимала, что все витиеватые сочувственные слова медика и его понимающие взоры являются всего лишь красивой оберткой для горькой пилюли. Индекс жизнеспособности будущего малыша насчитывал всего лишь 47 единиц. Зоной риска эскулапы назвали мочеполовую и кроветворную системы. Что такое кроветворная система? Вот уже второй день Вельда не могла этого вспомнить. Конечно, можно было спросить у врача, но там Вельда притворялась, что понимает абсолютно все, суеверно полагая, что чем меньше окончательных слов будет произнесено, тем больше шансов останется у ее нерожденного ребенка. Кто хоть раз не обманывал себя таким образом?

Если бы Кларк был жив, он мучал бы и утешал ее всю ночь, а наутро проводил в больницу, и еще через два дня они забыли бы об огорчительном эпизоде. Оба они были еще молоды, здоровы и красивы, их собственные индексы были 78 у Кларка и 80 у Вельды, а максимальный индекс жизнеспособности, который напророчила умная обследовательская машина их будущим детям, и вовсе равнялся 87, на целых 13 единиц больше среднепопуляционного показателя… Стоит ли придавать значение неудачной попытке? Если бы Кларк был жив…

Но Кларка нет, и Вельде никогда не родить от него великолепного ребенка с восмьюдесятью семью единицами жизнеспособности. Единственный шанс – это тот малыш, который сейчас живет в ней и обладает жизнеспособностью почти вполовину меньшей… Как же ей поступить?

– Кларк! Что мне делать?! Помоги мне! Это же и твой сын! – Кларк на фотографии продолжал беззаботно смеяться, но Вельда уже знала ответ. Она знала Кларка. Она словно слышала его мелодичный, звенящий голос, который всегда казался ей похожим на голос бегущей по камням горной речушки:

– Брось, дорогая, не мучай себя! Зачем тебе это надо? Чертовски обидно, что все так получилось, но зачем ломать себе жизнь! Если тебе так уж нужны дети, так родишь от кого-нибудь потом, когда придешь в себя. Можешь назвать его Кларком. Ха-ха-ха! Здорово я придумал?…

Некрасиво оскалившись, Вельда снова уронила голову на сложенные руки. Нет, даже Кларк ничем не может помочь ей. Она должна решить сама.

– Я вполне понимаю ваши чувства, – вспомнился вкрадчивый обволакивающий голос врача. – Сейчас скорбь по столь безвременно ушедшему мужу может помешать вам принять всесторонне взвешенное решение. Но я, со своей стороны, обязан оказать вам всемерную поддержку в рассмотрении всех аспектов создавшегося положения… – Вельде казалось, что она запутывается в словах, вязнет в них, как муха в паутине. – Вы должны отдавать себе отчет в том, что решившись ввести в мир ребенка со столь низким индексом Мишина-Берга, вы не только существенно усложните свою жизнь, но и обречете своего сына на совершенно незаслуженные страдания. Вполне вероятно, что он будет умным, во всех отношениях достойным человеком. Каково ему будет жить с мыслью, что его физические возможности куда ниже сверстников, продолжительность жизни заведомо меньше, а женщина, которую он полюбит, скорее всего, не захочет иметь от него детей…