Тимур Литовченко - Воины преисподней

— Раз так, — сказал каменецкий князь, усмехаясь в бороду, — то тебе и двигать своих ратников на татарские земли.

Ему, как и подавляющему большинству удельных владык, страшно не нравилось нововведение «чужеземного колдуна». Но Карсидар никак не ожидал, что прямо на совете будет выдвинуто предложение снять с места разбросанные по всему королевству гарнизоны и отправить их в поход. Нашёл же хитрец время!

Карсидар вскочил и произнёс целую речь, смысл которой сводился к тому, что гарнизоны ратников обеспечивают стабильность государства и его целостность, а в сложившейся ситуации ещё и надёжно укрепляют тыл.

— Поэтому нечего трогать ратников. Я согласен повести войско, если так распорядится государь, но это может быть обычная дружина. Времени на то, чтобы собрать её, хватит с лихвой, — закончил Карсидар.

Но князья и бояре уже загорелись идеей сбросить «ошейник». Когда страсти накалились до предела, и Карсидар уже готов был перейти от аргументов к угрозам, в ожесточённую перепалку вмешался Данила Романович. Он призвал присутствующих к порядку и не допускающим возражений тоном объявил своё решение: королевские ратники останутся в гарнизонах на прежних местах, а все князья должны выделить отряды для сборной дружины, которую возглавит воевода Давид.

После объявления королевской воли князья и бояре мигом угомонились и постарались скрыть своё разочарование. Ещё некоторое время они спорили относительно количества войска, обсуждали, кому, сколько и каких воинов выставлять. В итоге было решено отправить десять тысяч всадников и тридцать тысяч пеших. Основное бремя по снаряжению дружины, к удовольствию западных князей, легло на южные и восточные земли, но как раз с этим Карсидар был полностью согласен: ведь с запада Руси угрожала не меньшая опасность, нежели татары, — проклятые хайлэй-абир; да и с севера ничего хорошего ждать не приходилось.

— Смотри, Давид, — отчитывал Данила Романович Карсидара, когда все разошлись, — на ответственное дело идёшь, а так горячишься! Нехорошо это.

— Я и сам огорчён, что не смог сдержаться, государь, — оправдывался он. — Но ты знаешь, как я ненавижу татар. Я совсем расстроился, допрашивая посла.

— Так гляди же, не напортачь мне в походе, — строго выговорил король. — Кто знает, какие неожиданности могут приключиться.

Карсидар лишь вздохнул, и они занялись обсуждением некоторых приготовлений к предстоящей кампании.

— Мой дорогой сеньор Андреас, вы совсем запутались!

Лоренцо Гаэтани оказался весьма словоохотливым молодым человеком и своей болтливостью очень напоминал караванщика Квейда. К сожалению, обнаружилось это далеко не сразу, иначе Читрадрива поискал бы себе другого попутчика или вообще отказался от такового. Он не любил не в меру разговорчивых людей, а ассоциации с Квейдом были неприятны вдвойне, поскольку болтливый караванщик служил у отца Читрадривы, князя Люжтенского. А уж о князе вспоминать никак не хотелось…

— Впрочем, это не ваша вина, — вещал между тем Лоренцо. Говорил он по-кастильски, так как этот язык Читрадрива знал гораздо лучше родного для Гаэтани итальянского. — Это скорее ваша беда. Ведь у ортодоксов, к коим вы принадлежите, не принято изучать Святое Писание, вдумываться в потаённый смысл каждой строчки, каждого слова, как делаем это мы. Отсюда и ваша наивная трактовка Слова Божьего.

То и дело Гаэтани втягивал Читрадриву в религиозные дискуссии, искренне полагая, что это самая подходящая тема разговора для умных и образованных вельмож.

Вельмож, ха!

Читрадрива усмехнулся. Ведал бы этот молоденький дворянчик, что его спутник происходит из племени презренных анхем, родственного не менее презренным иудеянам. Здесь, в окраинных землях мира, Читрадрива никак не мог претендовать на звание знатной особы. Однако для Лоренцо, как и для всех прочих, он был русичем, которого верховный правитель Руси послал в далёкие земли с важным поручением. И будет лучше, если этот симпатичный молодой человек никогда не узнает, что на самом деле «сеньор Андреас» имеет некоторое отношение к иудеянам, которые давным-давно, больше тысячи лет назад отвергли и обрекли на смерть Иисуса из Назарета, своего долгожданного Мессию. Ведь Христа почитают Богом и в этих землях.

Немало усилий пришлось приложить Читрадриве, чтобы разобраться в местном пантеоне, во всех священных книгах и в клубке противоречий, напутанных вокруг жуткой смеси рационального и иррационального, простых истин и заумных иносказаний.

Получалось нечто совсем несуразное. С одной стороны, по Ветхому Завету выходит, что Бог — это иудеянский Адонай, которого священные книги однажды именовали Иеговой, ещё несколько раз — Саваофом, Вседержителем, а чаще — просто Господом с добавлением разнообразных хвалебных эпитетов. С другой же стороны, в Новом Завете фигурируют уже Отец Небесный (тот самый Адонай), Сын и Дух Святой. Все приверженцы христианской религии искренне верили, что эти трое являются одним целым, единым Богом. Ни больше, ни меньше! Это была полнейшая нелепица, но от Лоренцо Гаэтани Читрадрива узнал, что один из здешних мудрецов как раз сказал буквально следующее: «Верую, ибо нелепо».

Однако, если исходить из жизнеописаний Христа, или Евангелий, сам Иисус неизменно пользовался формулировкой «Сын Божий» — и ни разу не назвал себя Богом. Читрадрива неоднократно перечитывал все четыре Евангелия и смело мог поручиться за это. Но почему же христиане упрямо считали его Богом и столь же упрямо поклонялись ему? Как решились обожествить Иисуса, Сына Божьего, если это противоречило их же собственным книгам?..

Неудивительно, что склонные к роковым ошибкам приверженцы единого Бога разделились на два враждующих лагеря, и споры между ними нередко приводят к кровопролитным войнам. Глупцы! Если только правильно использовать священные книги (особенно некоторые места из посланий апостола Павла, призывавшего христиан не забывать, что у них единый Бог, хоть и разные обряды), эти тексты способны сплотить людей, а не разобщить. Сам Читрадрива после длительных размышлений признал, что Адонай, вне всякого сомнения, сильнее любых других известных ему богов. Слабого бога не стали бы почитать на такой огромной территории. Если только удастся донести это знание до его родины, орфетанцы перестанут считать анхем проклятым народом.

Читрадриву не покидала навязчивая идея внедрить новую религию в Орфетане, как среди анхем, так и среди гохем. Возможно, тогда два племени наконец примирятся, и истории, вроде несчастливой любви его родителей, в будущем не повторятся. Меньше страданий, меньше сломанных судеб, исковерканных горем душ. Хорошо бы! Жаль конечно, что Читрадриве так и не удалось добраться до первоосновы, то есть до свитков иудеян, поскольку и книги русичей, и книги греков, которыми он пользовался, в свою очередь были переводами иудеянского Танаха. Но нельзя не признать, что он потрудился на славу.