Тимур Литовченко - Воины преисподней

Что тут началось… Разгневанные смутьяны набросились на заподозренных в причастности к сатанинскому сговору священнослужителей, которые ничем не смогли помочь князю, и принялись терзать и избивать их. Несчастные страдальцы вопили благим матом, пытались убедить истязателей, что они не предавали святую веру и вообще только что обо всём узнали… Тщетно! Их никто не слушал, им никто не верил.

Когда страсти бушевали вовсю, кому-то неожиданно пришло в голову, что и княгиня Евдокия вместе с детьми наверняка продалась дьяволу! Но к счастью для семьи убитого князя, бунтовщики не проявили должной последовательности и не стали доискиваться, куда именно уехала княгиня Евдокия с юным Андреем Владимировичем и малолетним Романом, хотя насмерть перепуганные слуги готовы были дать самые подробные разъяснения. Смутьяны решили, что гораздо важнее расправиться с «главными антихристами», а добраться до женщины с детьми можно как-нибудь потом, при случае.

— Неча с этой мелкой рыбёшкой возиться, когда в Боголюбове преспокойно сидит главный антихрист Андрей Ярославич с ублюдками! — гаркнул Никита. — Пока мы тут возимся, Андрей Ярославич продаёт всех нас приспешникам сатаны! Нешто позволим ему сотворить такое бесчестье?!

В ответ толпа дружно взревела:

— В Боголюбов! В Боголюбов!

И пока ловчий Никита, послушник Илья и гридни не дожидаясь окончания расправы бросились седлать коней, Никифору и прочим привязали на шеи огромные камни и одного за другим сбросили с крутого уступа в реку. А после устремились вслед за конным авангардом, попутно подпалив княжеский дворец.

Ну а возглавляемые ловчим всадники мчались к Боголюбову весь день и даже всю ночь, выбирая кратчайший путь. Добившись осуждения своего господина, Никита наконец-то осознал себя важной персоной да к тому же удовлетворил жажду справедливости. Оттого настроение у ловчего было просто превосходное. Теперь бы покарать ещё других нечестивцев…

Зато скакавшего позади него Илью несколько смущало то обстоятельство, что вместе с несомненным вероотступником Владимиром Константиновичем были схвачены и, по всей видимости, казнены лица духовного звания… С другой стороны, Илья своими глазами видел в церкви Покрова на Нерли таких же точно выкрестов-священников. Не мог углицкий князь продаться сатане в одиночку, в этом богомерзком деянии обязательно должны были участвовать и другие. И в первую голову подозрение падало на служителей его надворной церкви во главе с дьяконом Никифором. Оно понятно: Андрей Ярославович также действовал через настоятеля Покровской церкви… Значит, поделом негодяям!

И не привыкший к быстрой езде послушник вдруг переставал бояться бешеного темпа скачки, ударял пятками в лошадиные бока и задорно покрикивал:

— Н-но-о!.. Н-но-о!..

Остальные подзадоривали Илью и друг друга, перекликались на скаку. Всех занимала единственная мысль: сумеют ли они одолеть Андрея Ярославовича? Если великий князь затевает такое непростое и опасное дело, как распространение на Руси власти сатаны, он должен опереться прежде всего на мечи и копья своей дружины. Значит, в Боголюбове вполне может быть собрано приличное войско. Что же тогда делать? В Угличе всё оказалось довольно просто, но там бунтари были у себя дома, а здесь… Вряд ли приближённые великого князя захотят верить на слово каким-то чужакам. Или того хуже — слуги наверняка последовали примеру своего господина и продались антихристу. Но тогда вообще бессмысленно рассчитывать, что их удастся склонить на свою сторону!

В конце концов Яцко, один из гридней, придумал довольно рискованный ход: ехать не прямиком в Боголюбов, а сначала завернуть во Владимир и рассказать о случившемся местным жителям. Все знали, что многие владимирцы недовольны правлением Андрея Ярославовича, особенно те, кого великий князь согнал с насиженных мест. Независимо от того, поверят ли владимирцы рассказу послушника или не поверят, многие из них захотят расквитаться с Андреем Ярославовичем за нанесённые обиды, утверждал Яцко.

Пожалуй, это был неплохой выход. Однако тут в спор вмешался послушник и перекрикивая стук копыт и свист ветра в ушах, внёс ещё одно предложение: перед столицей завернуть в Суздаль к архиепископу Харлампию и попытать счастья у него. Отступничество от веры Христовой необходимо осудить праведным судом Божьим, это не мирское дело. Лишь архиепископ способен поднять против проклятых выкрестов всех честных христиан. А уж супротив всего народа христопродавцам ни за что не выстоять! Народ во главе с Божьей церковью — это и есть та сила, которая способна противостать даже великому князю со всем его войском.

— Ай да Ильюха! Ай да голова! — обрадовались всадники. И поворотив немного к востоку, понеслись в Суздаль, которого достигли к полудню Фомина воскресенья.

Не считая мелких хлопот, у архиепископа Харлампия было два серьёзных дела. Во-первых, он готовил для вечерней службы обстоятельную проповедь на тему: «Блаженны не видевшие и уверовавшие», — созвучную с темой сегодняшней Литургии. Во-вторых, обдумывал действия в связи с неумолимо приближающимся Рождеством Иоанна Предтечи. После нескольких тяжёлых лет разрухи и голода, вызванных татарским нашествием, нравственность паствы заметно упала. Митрополит не без оснований опасался, что в этом году, как и в прошлые, простолюдины устроят невиданного размаха купальские игрища. Это позорное явление до сих пор не было изжито. Но если до нашествия люди хоть как-то таились, то теперь они вконец обнаглели. Харлампию донесли, что народ с нетерпением ожидает Иванова дня, дабы учинить ночной шабаш. Более того, ходили упорные слухи, что в этом непотребстве готова принять участие не только всякая беднота, но и молодёжь из знати, а этого уж и вовсе нельзя допустить!

Харлампий задался целью раз и навсегда покончить с позорным поганским обычаем, который сопровождался всевозможными непотребствами и заслонял истинный смысл великого христианского праздника. За полтора месяца, остававшиеся до Рождества Иоанна Предтечи, предстояло выведать, что, кем, где готовится и принять необходимые меры.

Итак, дел было по горло. Услышав, что к нему явилась целая толпа вооружённых угличан, архиепископ поначалу решил не выходить к ним, передав через послушника, который исполнял при нём обязанности секретаря, примерно следующее: к духовному владыке приходят со смирением в сердце и кротостью в душе, а не с оружием; подите же вон. Однако гридни подняли такой шум, что митрополиту поневоле пришлось выйти к незваным гостям, которые, как известно, хуже татарина.

И Харлампий не пожалел об этом. Выслушав Илью, он мигом позабыл и о подготовке проповеди, и о купальских страстях. По его просьбе послушник дважды повторил рассказ, а затем поклялся на Святом Писании спасением своей души, что всё рассказанное — чистая правда. И в подтверждение клятвы поцеловал крест и образ Пречистой Богородицы. Услышав о расправе, учинённой над Владимиром Константиновичем и другими, Харлампий нахмурился: он был лучшего мнения об этих людях. Тем более, что перед смертью дьякон Никифор клятвенно отрицал свою причастность к заговору против веры… Нет ли здесь ошибки? С другой стороны, поведение Владимира Константиновича было в высшей степени подозрительным.