Дмитрий Емец - Стеклянный страж

Убедившись, что Улита поднялась к Арею, Прасковья повернулась к Ромасюсику.

– Что ты о ней думаешь? – спросила сама себя говорящая шоколадка, и тотчас, уже не картонным голосом, наябедничала: – Хорошая тетенька, но без назойливых проблесков гениальности!

– А ты с назойливыми? – задумчиво уточнила Прасковья. – А по мне так ничего себе. Только психованная бывает! Ненавижу истеричек!

Ромасюсик слишком любил свои сахарные зубы, чтобы позволить себе улыбнуться. «Ненавижу этих истеричек!» – классическая фраза всех истеричек.

Скрытый пьяница больше всего ненавидит пьяниц, следящая за собой женщина – радостную толстуху на работе, двадцать раз в день пьющую чай с ватрушками, а болтливый лектор – тарахтящую с ним в одной комнате бабищу.

– Ладно, звони Мефу! – распорядилась Прасковья.

Ромасюсик покорно кивнул. Звонить Мефу уже стало его работой. Если бы Ромасюсика разбудили в три часа ночи и настойчиво спросили: «Кто ты? Определи!», не исключено, что он ответил бы: «Я звонилка Мефу!»

Арея и Варвару Улита нашла в зимнем саду. Варвара сидела на своем любимом месте – на подоконнике, смотрела в окно и, как раздраженная кошка хвостом, покачивала ногой в тяжелом ботинке. «Я никому не верю! Я ничего не жду! И особенно ничего хорошего», – говорил весь ее вид. Арей же стоял спиной к Улите у китайской розы и, работая коротким кинжалом, кистевым движением отсекал листья. Половина розы была уже лысая. У его ног валялись осколки кружки.

Улита принюхалась.

– Пиво – портвейн – водка – технический спирт – четыре ступеньки алкоголика. Тот, кто начал с водки – перескочил сразу на третью, – сказала она, отчаянно рискуя.

Кинжал дрогнул в руке у Арея, и очередной лист уцелел.

– Это медовуха! – сказал он, оборачиваясь.

– «Я пью потому, что мне больно, и больно потому, что я пью?» Идете по стопам Мамзелькиной?

– Это Аида идет по моим стопам! Это я приучил ее к медовухе! – сказал Арей и, поразмыслив, добавил: – Хотя, может, и она меня. Мы с ней вечно спорим, кто стал спиваться первым.

– Я думаю, мой папаша тоже был алкаш. Добро пожаловать на помойку! – сказала Варвара с подоконника.

Арей вздрогнул, оглянулся на нее и, пинками расшвыривая горшки с орхидеями, направился в дальний угол зимнего сада. Улита была убеждена, что он вновь начнет жаловаться, как свет мерзко воспитал его дочь, но ошиблась.

– Как ты? Как жизнь? – спросил мечник, явно думая о своем.

– Все в мармеладе. Даже с шоколадными вкраплениями!

– Серьезно? По тебе этого не скажешь. А твой Эсси… как его там?

– Эссиорх, как его здесь! Замечательно! – сухо сказала Улита, глядя на широкий кожаный пояс Арея. – Мы великолепно дополняем друг друга. Как мужчина, он видит цель, я же вижу путь к цели, да вот сама цель маленько смазывается.

– Шутим? Хотя рад, что ты твердо стоишь ножками на земле!

– Это-то и грустно. Если твердо стою – значит, не воспарю!

– А ты парить хочешь?

– А то! Вот только париться получается, а пар и ть нет, – сказала Улита.

– Противно смотреть, в кого он тебя превратил! – поморщился Арей, злясь на кого-то другого, но срываясь на Улите. – Ты, потомственная ведьма, живешь по его указке! Смотришь ему в рот!

– В рот смотрят стоматологи, а у меня нет диплома! – парировала Улита.

– И это ты! Моя секретарша, моя воспитанница! Хотя чего тут вмешиваться? И кого обманывать? Во всяком общении один ловит плюхи, а другой отвешивает. Даже если это общение равных, – произнес Арей брезгливо.

– И вы, конечно, хотите быть с тем, кто их отвешивает? – уточнила Улита.

– Опять светленькие рассуждения! Отовсюду торчат уши Эссиорха! Небось читает лекции, как здорово быть хорошей? Занудствует?

– Нет. Зачем? Подписывает все бумажки, которые ему дают, – не выдержала Улита.

Она и так терпела рекордно долго.

На левой скуле у Арея вспыхнуло одиночное красное пятно, точно она дала ему пощечину. Глаза стали узкими и злыми. Несколько секунд Улита всерьез опасалась, что ее убьют. Но ее не убили.

– Давно видела Буслаева? – неожиданно спросил мечник.

– Относительно, – ответила ведьма.

– Относительно к чему? К египетским пирамидам?

– Пару дней назад, – уже определенно сказала Улита.

– И как он?

– Вырос примерно на сантиметр. Специально не бреется по две недели, чтобы утверждать, что ходит с трехдневной щетиной.

Арея такие подробности не волновали. Он вообще никогда не брился. Когда же борода начинала мешать, просто клал ее край на первый попавшийся табурет и отмахивал все лишнее ударом меча или боевого топора.

– Синьор помидор действительно все вспомнил?

– Два дня назад он не мог вспомнить, куда засунул свои ключи.

– А меня? Тренировки? Службу у мрака?

Улита покачала головой.

– Ты уверена?

– Да, – твердо сказала Улита.

Как образцовая секретарша, она всегда и во всем была уверена, кроме того, что касалось ее лично. Тут уже начиналась зона полного хаоса.

Арей задумался. Кому верить: Улите или Пуфсу? Пуфс дышит ложью так же, как иные воздухом. Даже правда, если он ее случайно выскажет, пойдет у него с таким подмесом тонкой лжи, что будет хуже лжи явной. Хотя за два дня, конечно, многое может измениться.

– Я хочу, чтобы ты пошла к синьору помидору и осторожно поговорила с ним на какие-нибудь отвлеченно помидорные темы. Если окажется, что он вспомнил – приведи его ко мне! – приказал он.

– Зачем?

Арей оглянулся на Варвару. С места, где он стоял, видна была только ее раскачивающаяся нога в защитных военных брюках.

– «Зачем» – лишнее слово из пяти лишних букв. Мне нужно, чтобы ты это сделала! Ты все поняла, ведьма? – сказал он сухо.

– Вообще-то меня зовут Улита! – произнесла секретарша.

Она не думала, что злится, пока не услышала, как дрожит ее голос.

– О том, как ты себя называешь, мы поговорим позднее! Иди!

– Чтобы проверить, какой ты хочешь совершить поступок, начни сам перед собой за него оправдываться. Если хоть раз прозвучит «я» или «меня», поступок гнилой, – внезапно сказала Улита.

Арей нахмурился.

– «Я» или «меня»? Это еще что за ахинея?

– «Я не могу… я устала… меня обидели… он не понимает» и так далее. Это система Эсси… как его там, которому я смотрю в рот! Хорошо, я позову Мефа!

Улита повернулась и пошла. Ей казалось: она стоит на месте, а пространство само наплывает на нее.

«Я по-прежнему его люблю, но абсолютно ему не верю. У него глаза человека, который сорвался с крыши, но все еще обманывает себя, что висит на карнизе», – подумала она об Арее, а сама все шла, шла…

Улита точно помнила, что в лестнице двадцать две ступени, потому что в каждом пролете их было по одиннадцать, а пролетов два. Но Улита спускалась, а ступени все не заканчивались, и лестница становилась все бесконечнее.