Ольга Онойко - Город. Фреска.

Верховная священница, окостенев лицом, медленно выпрямилась; трясущимися пальцами сжала переносицу.

«Царевна сможет родить?» - глухо спросила она.

«Если будет желание царицы, мы соберем консилиум, - ответила красавица. – В настоящий момент у науки есть средства…»

На золотом троне среди облаков парила Рескит. С ней были ее дети и злые духи. Они увидели людей. И дети Рескит стали играть с людьми, а злые духи – вредить им. Злые духи боялись Арсет, и люди стали молиться ей.

Царевна втянула носом сопли.

Медики поили ее какими-то пилюлями: от них ее груди набухли, как должно было случиться много раньше, в разных местах выросли волосы и наконец пришла кровь, что позволяло девушке-арсеитке считаться на две трети взрослой. Младшая Мать провела над царевной обряд второй инициации, но была печальна, а ученые доктора качали головами.

У царствующей Джесет не было других детей и не могло быть: рожая едва не на поле битвы, надменная поплатилась за любовь к кровопролитию. Джесет Третьей наследовала Джесет Четвертая.

Джесет Четвертой мог не наследовать никто.

…имя Младшей Матери было Акридделат: то же, что у древней святой.

«Мы будем молиться, - сказала Акридделат. – Успокойтесь, царица. И найдите подходящего молодого человека – умного, здорового, низкородного. Я бы посоветовала искать среди студентов или учеников магов. Ясно, что править будет принц-консорт, - есть редкая возможность выбрать хорошего правителя. Да будет милость Дочери».

Через два года Джесет выдали замуж.

Зеркало словно моргнуло: изображение потускнело, исказилось и вновь стало четким. Теперь оно показывало храмовую площадь, где престолонаследница Энгит, в посеребренном панцире и зеленой шелковой мантии, ниспадавшей до бабок коня, готовилась двинуться навстречу воеводе. Младшие Дочери вымели площадь чище кумирни. Свита была одета просто и строго, под стать госпоже; кто мог вытерпеть в жару доспехи, и в этом подражал царевне.

Джесет Четвертая оказалась единственным уродом в династии.

От братьев и сестер Арсет было больше вреда, потому что они не боялись Арсет. И иные люди молились им и умилостивляли их.

Джесет прерывисто вздохнула. Конечно, она рада, что не приходится дышать пылью и мучиться от зноя; конечно, она не ревнует к престолонаследнице…

Воевода нелепо выглядела на стройном тонконогом коне. Она была похожа на мешок муки в седле - толстая, низкорослая, сутулая, изнуренная жарой и долгим переходом, победительница явно хотела не пиров и триумфов, а в купальню и спать.

Когда мать умерла, Джесет плакала. За эти слезы самая суровая воитель не осудила бы ее, но царевна все равно заперлась – частью из привычки прятаться, частью затем, что плакала не от горя, а от несказанного, почти мучительного облегчения. Впервые успокоенная, она бездумно смотрела, как мать опускают в землю, как прободают ритуальным крюком яремную жилу ее любимого коня, как в склеп, возведенный над могилой, вносят золотые сосуды с благовониями и перед тем, как заложить вход, оставляют мертвой царице Рескидды ее меч и лук с колчаном стрел.

Джесет была, наконец, свободна.

И та, и другая Джесет.

Живая - расцвела.

Робкая затворница, она посмела требовать развлечений. Соколиные и драконьи охоты, скачки и поединки с гвардейцами не влекли ее, не повеселили бы юную Джесет и элегантные ученые споры, тем более – непонятные забавы магов. Но танцы и фейерверки – об этом она мечтала всю жизнь. Джесет плохо танцевала, но она почувствовала вкус к нарядам и бриллиантам, к любованию собой, такой величественной и сверкающей. Исен, женившийся на царском венце, стал поглядывать на нее иначе, чем с добрым равнодушием, и это подхлестнуло ее. Царица стала с наслаждением капризничать, воображая себя той прекрасной, которой позволено все, кричать на слуг, щедро рассыпать кары, и слуги, прежде жалевшие тихого птенца, озлобились.

Прошел год, и Младшая Мать сочла, что Джесет достаточно развлеклась.

Третьи же стали молиться Рескит. Но Матери нет дела до людей. Поэтому заступница их Арсет. Поэтому только арсеиты исповедуют святую веру.

Зеркало показало, как воевода въезжает под свод врат Ликрит.

Она не была уроженкой Рескидды, и звали ее варварским именем, несуразным и неженским. У себя на родине, в Ософе, она, верно, считалась бы недурна собой. Там ценили таких: пухлых, круглолицых, с широкими черными бровями и крупным алым ртом. Поджарые светлокудрые рескидди красоту понимали по-иному, но победоносную Иманаа любили совсем не за стати.

Лицо воеводы не выражало ничего.

Пешие воины, все как один плечистые бородачи, вышагивали за ее конем так, что Джесет почти видела, как сотрясается мостовая.

Дальше шли пленные.

Царица, часто моргая, - выпала ресница, - бродила слезящимся взглядом по их отупевшим лицам и грязным телам; в прорехах истрепанной одежды сквозила не кожа, а бурая корка из песка, пота и крови. Обильные татуировки изобличали язычников. Богомольная Джесет почувствовала глубокое отвращение.

Так, внемлите, есть арсеиты, чья свята вера; есть еретики-рескиаты. Прочие же, кто жертвует мишуре, есть заблудшие или же злонамеренные, и предназначение их как у скотов.

Зеркало, точно наделенное разумом, избирало места, где совершалось наиважнейшее. Пленных захлестнула серая вода; из стеклистого марева выступил горельеф, спустя миг обретший почти телесную подлинность: Энгит со свитой.

По обычаю, встречать воеводу должна была только царица – если сама она не предводительствовала войсками. Но Джесет, как ни бились с ней знатоки ритуалов, так и не запомнила все надлежащие обращения; по чести, она просто боялась толпы. Дочь с готовностью заняла ее место. Энгит едва ли не со второй инициации, пришедшей как по часам через четыре года после первой, правила вместо Джесет. От бабки царевна унаследовала жесткий нрав и воинственность, от отца - умение отказываться от собственного честолюбия ради честолюбия государственного: Энгит не отправлялась в походы, решительно заперев себя самое в цветниках Рескидды – для докладов и законоуложений.

Иманаа воевала лучше.

Джесет вздохнула. Пока Исен был жив, ей не было так плохо. Все-таки глупая женщина при муже – это не то, что глупая женщина сама по себе.

С годами она научилась жить невеликим умом. Она слушалась мужа и Акридделат, не просила многого и рожала дочерей. Двадцатидвухлетняя Энгит обещала Рескидде возвращение славной эпохи древних воителей, девятнадцать было Ликрит, возлюбленной магии, пятнадцать – Керисет, задумавшей учиться на архитектора. Царице хотелось родить мальчика, но – не вышло.

Она могла гордиться дочерьми. Мужем. Цветущей страной.